Русская Википедия:Венерин волос

Содержание

Текст

Текст

Текст

Текст

Текст

Текст

Текст

Текст

Текст

Шаблон:Значения Шаблон:Литературное произведение «Венерин волос» — роман-коллаж Михаила Шишкина, написанный в Цюрихе и Риме в 2002—2004 годах. Печатался в журнале «Знамя» в 2005 году и в том же году вышел отдельным изданием. Удостоен премии «Национальный бестселлер».

Название книги происходит от растения венерин волос (Adiantum capillus-veneris) и обладает символическим значением — любовь, пронизывающая всё сущее. Примечательно, что венерин волос растёт в Италии везде, а в России — только в комнатных условиях.

Истоки романа

Файл:Isabella Jurjewa 2.jpg

Юрьева в молодости

Значительная часть романа построена как допрос. Михаил Шишкин работал переводчиком для иммиграционных властей Швейцарии, которые рассматривали просьбы о предоставлении политического убежища. Власти пытались определить, какой рассказ подлинный, а какой случился с другим человеком или выдуман. Иногда в переводчике нуждались и заключённые. Судьба самого переводчика (в романе «толмач») и рассказы беженцев составляют источник значительной части романа.

Источником другой части романа явилась жизнь певицы Изабеллы Юрьевой (1899—2000), охватывающая весь XX век. Биография Юрьевой изучена мало, хотя певица пользовалась большой популярностью. Роман не ставит задачу написать биографию певицы, скажем, изменены профессии и национальность родителей, но точно воссоздаёт эпоху, например, провинциального Ростовa-на-Дону в начале XX века, где прошло детство Юрьевой.

Книга содержит также детали из жизни самого писателя: детство в коммуналке в Староконюшенном переулке, отец — фронтовик, моряк-подводник, ставящий на старый проигрыватель пластинку Изабеллы Юрьевой, работа учителем, публикация первого рассказа в журнале, брак и развод с швейцаркой, у которой погиб первый муж (она и первый муж называются в романе Изольда и Тристан) и др.

Содержание

Рассказчик и протагонист книги («толмач») работает переводчиком в иммиграционной службе Швейцарии. По службе ему приходится целый день выслушивать рассказы россиян, ходатайствующих о предоставлении политического убежища. При этом нужно определить, какие из них подлинные, а какие — вымышлены. Беженцы «попали в Цюрих из Чечни, из детского дома, из тюрьмы, их дом сожгли, их родителей убили, их насиловали черенком метлы в задний проход, их детей расстреливали в упор».

Из рассказов беженцев складывается безрадостный образ России как страны тотального насилия. Приведены истории жертвы дедовщины, воевавшего в Афганистане, честного милиционера, «опущенного» заключённого, любовная драма современных Дафниса и Хлои (тунгуса и орочки) и много других. Рассказы беженцев постепенно усложняются, переплетаются с голосами из прошлого рассказчика и историями из других эпох (как «Анабасис» Ксенофонта, который читает рассказчик). Сюжетная линия из жизни самого толмача и его первой возлюбленной также излагается в виде вопросов и ответов. Возникает эффект полифонии (многоголосья).

Файл:Lorenzo di Credi woman Metropolitan.jpg

Kартина Лоренцо ди Креди (1456—1536) «Портрет женщины». Упоминается в романе как портрет героини романа орочки, условно названной Хлоей. Помещён на обложку издания АСТ

Когда-то толмачу поручили написать биографию Беллы, забытой певицы начала века, взять интервью и напомнить о ней — «воскресить певицу из мёртвых». Ему удалось получить дневники певицы, доведённые до 1936 года. Содержанием незамысловатых внутренних монологов Беллы является любовь к разным лицам. Почти столетняя женщина вспоминает о Первой мировой и Гражданской войнах, о первом поцелуе и сценическом дебюте.

Толмач, в свою очередь, вспоминает брак и развод со швейцаркой («Изольдой»), которая не смогла смириться со смертью первого мужа («Тристана»). О своём настоящем, прошлом и интересах толмач подробно рассказывает в фантасмагорических письмах к вымышленному или утраченному сыну («Навуходонозавру»). Некоторые фигуры из прошлого (учительница-зоологичка) неожиданно появляются в настоящем рассказчика. Он приходит к выводу об относительности всего сущего — о правдивости всех в мире историй, которые с кем-то когда-то да происходили, и о том, что добро и зло в мире компенсируют друг друга:

«	Если где-то война, то тем более нужно жить и радоваться, что ты не там. И если кого-то любят, то всегда будет тот, кого никто не любит. И если мир несправедлив, то всё равно нужно жить и радоваться, что не сидишь в вонючей камере, а идёшь на свадьбу. Радоваться! Наслаждаться!	»
— Анонимус

Автор о романе

«„Взятие Измаила“ — роман о взятии жизни, о преодолении смерти собиранием „коллекции слов“ и рождением ребёнка», — говорил Шишкин. В «Венерином волосе» мотив преодоления смерти словом получил дальнейшее развитие, на что указывает предпосланный ему эпиграф из ветхозаветного апокрифа: «Ибо словом был создан мир, и словом воскреснем». Соответственно, обложка первого отдельного издания романа воспроизводит фреску «Воскрешение плоти» Луки Синьорелли из собора Орвието, упомянутую в книге.

Вместе с тем название книги и её центральный образ свидетельствуют о том, что в «Венерине волосе» автора занимает преодоление смерти любовью, что он и сам подтвердил в интервью. Шишкин признаёт, что по сравнению с предыдущими романами в «Венерине волосе» картина мира становится более глобальной, а Россия отступает на второй план как лишь один «маленький кусочек Божьего мира». Работа со словом и написание книги позволяют преодолеть не смерть, как казалось раньше, а время: «Главный враг — это время. Нужно бороться со временем, преодолевать время».

Критика

Как отмечает Наталья Иванова, «Венерин волос» был принят в России менее благосклонно, чем предыдущая книга автора. Евгений Лесин назвал его вычурной чернухой с «мифами, легендами, выкрутасами». Лев Данилкин, провозгласивший «Взятие Измаила» событием мировой литературы, счёл новый роман пресным («текст — трава травой») и, раз программный монолог произносится толмачом на немецком языке, посоветовал Шишкину далее писать на этом языке. Историк авангарда Глеб Морев связал «удручающую» критическую реакцию на «Венерин волос» с некомпетентностью «критического цеха» в России. По-прежнему критики отмечали эрудицию автора, виртуозность техники монтажа и недосягаемый уровень работы с языком. Метафора жизни как дознания, повествование в форме чередующихся вопросов и ответов напомнили Дмитрию Быкову о соответствующей главе «Улисса». В итоге роман получил престижные литературные премии: «Национальный бестселлер» (2005) и «Большая книга» (третье место, 2006).

Коллажная техника романа также породила дискуссию о том, где проходит граница между коллажем и плагиатом. Начало ей положил Александр Танков, опознавший в дневнике певицы выдержки из мемуарной книги Веры Пановой «Моё и только моё». Также обращалось внимание, что в своём недавно опубликованном романе «Толмач» Михаил Гиголашвили уже изобразил работу переводчика, допрашивающего соискателей убежища и пытающегося отделить истину от вымысла. Сам Гиголашвили объяснил сходство сюжетных линий двух книг сходством судеб их авторов.

• Майя Кучерская: «„Венерин волос“ — роман о человеческом рассказе. Подобно лингвистам, выстраивающим действующую компьютерную модель языка с тем, чтобы лучше понять, как устроен язык реальный, Шишкин тоже создает художественный двойник речи с похожей целью: выяснить, как эта речь и чужое слово устроены. <…> C утра до ночи толмач слушает чужие истории об убийствах, заложниках, насилии, но потом выясняется, что половина историй придумана, услышана от других и выдана за свои. Слова давно оторвались от плоти, реальности и повисли в мёртвой пустоте. <…> За тем же Шишкин предлагает понаблюдать и нам. Из какого слова рождается жизнь, а из какого нет. Что можно узнать из человеческого рассказа, а чего узнать нельзя никогда.».
• Глеб Морев: Создаваемая Шишкиным «языковая реальность кажется мне достаточно цельной, всякий раз новой в частностях, но единой по конструктивному устройству. Её приметы — несколько параллельных и как бы автономных сюжетных линий, фактически отдельных новелл, сплавленных в единой языковой массе, микросюжеты, складывающиеся подчас из двух-трех предложений и плотно подверстанные друг к другу, любовь к историческому (псевдо)документу и спрятанной цитате».
• Ян Шенкман («Независимая газета»): «По типу своему это роман для писателей, для тех, кто обожает разбирать литературу по винтикам, трогать шестерни, изучать принципы действия. Дело даже не в постмодернизме и не в тотальной цитатности. Просто Шишкин целенаправленно усложняет текст, отсекая случайных читателей. Случайные ему не нужны. В „Венерином волосе“ есть пронзительные куски, привлечена уникальная фактура. В целом же роман напоминает гигантский пазл. Сложить его воедино непросто.».
• Евгений Ермолин: «Писатель ведет дело к тому, чтобы доказать как аксиому: Россия — унылая и холодная страна насилия, жестокости, страданий — не может быть местом для жизни, её ресурс в этом качестве исчерпан. Шишкин дорожит неуловимым, но стойким ферментом любви, понимаемой как иррациональное влечение (так растет трава, тот самый заголовочный венерин волос). И он полагает, что ужасы и страдания одних — вовсе не помеха тому, чтобы другие любили, радовались и наслаждались жизнью. Не нужно грустить, нужно радоваться, нужно хватко и хищно брать от жизни всё. Так уж устроен наш несовершенный мир: одни страдают, зато другие веселятся. Сама литература для Шишкина — способ выгодно перевести страдание одних (персонажей) в наслаждение других (автора и читателей). Кроме того, именно в слове и может человек остаться надолго, чуть ли не навсегда.».
• Лев Данилкин: «„Венерин волос“ — роман-путаница, монтажная конструкция, где всё взаимозаменяемо, всё происходит одновременно, „ты — не ты, я — не я, мы — не мы“. Это роман, где ландшафт определяют абзацы, в которых, как в пластилиновом коме, слиплись Геродот, Чечня, Ксенофонт, Шаляпин и взорванный BMW. Адепт патентованной Высокой Литературы обнаружит множество оснований влюбиться в „Венерин волос“. Способность Шишкина штамповать тысячи фраз, отчетливо маркированных как „произведенные профессиональным писателем“, а то и „саше-соколовские“, никем не ставится под сомнение. <…> Судить об иерархической ценности отдельных историй в романе затруднительно: все они брошены на полуслове, так что лучшим термином для описания ощущения при чтении будет „дезориентация“.».
• Андрей Немзер: «Ласкающий, изобилующий вкусными словечками, чуть ироничный, не скрывающий своей игровой вторичности слог неотделим от столь же ласковой, ободряюще безнадежной, улыбчивой (но с непременной слезинкой) снисходительности к персонажам и читателям. Где надо — витальный, где надо — брутальный, всегда глобальный и сентиментальный, Шишкин может шокировать натуралистическими картинками лагерных, военных, криминальных или бытовых ужасов, не уставая при этом игриво охорашиваться в каждом кровоточащем эпизоде. И всюду страсти роковые. Он преисполнен такой любви к себе — нежному и удивительному — и такой радостью от красиво подобранных (и не менее красиво рассыпанных по разным фрагментам текста) словечек, что и читатель проникается теми же чувствами.».
• Никита Елисеев («Новый мир»): «Та проза, которую пишет Михаил Шишкин, рассчитана на погонные километры, на многостраничье. Читатель должен быть подавлен количеством сообщенного, чтобы не обратить внимания на качество. <…> Для чего описывает всевозможные российские прошлые и настоящие ужасы Шишкин? А для того, чтобы тем, кого эти ужасы миновали, было ещё уютнее, ещё лучше. Даже если комфорт относительный — всё одно. Хорошо же! Не бьют, не насилуют, не голодаем — нормально.».

Награды

• «Национальный бестселлер» (2005)
• «Большая книга» (3-е место, 2006)
• Номинован и попал в шорт-лист премии Бунина (2006)
• Номинован и попал в шорт-лист премии Андрея Белого (2006)
• Grinzane Cavour Prize (2007, итальянский перевод)
• Halpérine-Kaminski Prize for the Best Translation (2007) (Laure Troubeckoy, французский перевод)
• Перевод на немецкий Андреаса Третнера удостоен в 2011 году Международной литературной премии берлинского Дома культуры народов мира.

Переводы

Роман переводился на десять языков: итальянский (премия Grinzane Cavour, 2007), французский (Laure Troubeckoy, премия Halpérine-Kaminski за лучший перевод), немецкий (удостоен Международной литературной премии берлинского Дома культуры народов мира), сербский (Liubinka Milinchich, премия Йована Максимовича за лучший перевод, 2007), китайский (премия издательства «Народная литература» «Лучшая иностранная книга года»), польский, болгарский, эстонский, норвежский и словенский. В планах стоит выход романа также на английском и датском.

Переводы романа были тепло встречены критикой. За «мастерский перевод мастерского произведения» на немецкий язык Шаблон:Iw удостоился премии в Берлине. Книга имела в Германии большой успех, как у критиков (писавших о «романе впечатляющей сложности и обворожительного многообразия»), так и на прилавках. Правда, для рецензента Frankfurter Allgemeine Zeitung чтение книги оказалось «утомительным актом усилия» и навело на размышления: «А является ли сложность как таковая признаком качества? Слишком часто постмодернистская сложность исчерпывается манерностью и читатель в какофонии голосов теряет ориентацию».

Постановки

Сцены из спектакля «Самое важное» в «Мастерской П. Фоменко» Толмач (Иван Верховых). Толмач (Иван Верховых). Певица Изабелла (Мадлен Джабраилова) на фоне Парижа. Певица Изабелла (Мадлен Джабраилова) на фоне Парижа. Гимназистка Изабелла с папой (Рустэм Юскаев). Гимназистка Изабелла с папой (Рустэм Юскаев).

В 2006 году Евгений Каменькович поставил по роману «Венерин волос» в Московском театре «Мастерская П. Фоменко» спектакль «Самое Важное» , оцененный самим писателем как «огромная удача». В ролях: Мадлен Джабраилова (Изабелла), Иван Верховых (Толмач), Томас Моцкус (брат и ещё несколько ролей), Михаил Крылов (беженец и ещё несколько ролей), Рустэм Юскаев (папа и ещё несколько ролей), Ксения Кутепова (Гальпетра и ещё несколько ролей), Галина Кашковская (Изольда и ещё несколько ролей), Полина Кутепова (мама и ещё несколько ролей).

Спектакль получил награду «Хрустальная Турандот» в качестве лучшего спектакля 2007 года и был номинован на «Золотую маску».

Издания

• Шаблон:Книга
• Шаблон:Книга Шаблон:Wayback

Ссылки

• Шаблон:Статья
• Шаблон:Статья