История из жизни:71399

Материал из Онлайн справочника
Версия от 02:03, 10 декабря 2023; AnekdotBot (обсуждение | вклад)
(разн.) ← Предыдущая версия | Текущая версия (разн.) | Следующая версия → (разн.)
Перейти к навигацииПерейти к поиску

ОПЛЕУХА, ИЛИ КАК Я ЧУТЬ НИ СТАЛ ПОСЛЕДНЕЙ ЖЕРТВОЙ КУЛЬТА ЛИЧНОСТИСТАЛИНАВ 1950 году мне предоставился шанс повторить подвиг Павлика Морозова. Ксчастью, я его упустил. О чем до сих пор не горюю. А на подвиг вдохновилотец. Ужравшись на 5-летие Победы с однополчанами, он орал, что Сталин –трус и подонок, нарочно сливал немцам армию и сдавал полстраны, потомукак боялся войны и снюхался с Гитлером о перемирии. Дабы сохранитьвласть и выждать за Волгой, пока Америка и Англия не сокрушат фюрера.Я был в шоке. Но до Павлика Морозова не дорос. Может, потому, как впионерскую организацию имени Ленина проник с черного хода, без«Торжественного обещания» быть «всегда готовым! ». Конечно, ненамеренно, так уж случилось: в школе не приняли за какую-то провинность,а в пионерлагере вожатая рявкнула типа «не морочь голову, попал в лагерь– значит, пионер, пусть мать привезет галстук». В школу вернулся прикрасном галстуке, дрожа от страха разоблачения. Но никто ничего и невспомнил, меня не только не изобличили, а еще, как отличника, выдвинулив звеньевые. Зато в комсомол поступил с парадного хода, вызубрив всеордена, которые Партия скрупулезно отстегивала за каждый подвиг своейбоевой карманной смене.... И вот я, тогдашний, пионер – не пионер, услыхавши столь крамольныеотчие речи, пришел в ужас. Но благоразумно не побежал стукнуть на отцаКуда Надо - нашептал мамочке о бесчинстве родителя. Мамочка отобрала ураспоясавшихся стратегов выпивон и разогнала боевую кампанию, а наследующий день протрезвевший папаня поговорил со мной по душам, и дальшея уже жил с правдой о Сталине. Как конченном трусе да сволочи. Когда жеИосиф Виссарионович, по-современному, «склеил ласты», я оказалсяобделенным своей пайки всенародной скорби. Кстати, введенной в странелишь 9 марта 1953 года - на пятый день после безвременной кончины Вождяи Лучшего Друга писателей да физкультурников.Почему народу не донесли горькую правду сразу? Это уже потом выяснилось:Товарищи Берия, Хрущев и иже с ними провели у Смертного Одра № 1 четверобессонных суток в невиданном ужасе, опасаясь воскресения своего бога акиИисуса. Когда же трупный запах усилился до невозможного, Товарищи,нанюхавшись, окончательно уверовали в кончину Любимого Вождя. С однойстороны, они вздохнули с облегчением, спев хором подобающую случаюлюбимую революционную песню Ильича «Наш враг над тобой неглумился./Вокруг тебя были свои./Мы сами, родимый, закрыли/Орлиные очитвои. ». Правда, с другой стороны, те же Товарищи были вельмиразочарованы, ибо за многая лета заверений в бессмертии Вождя намертвосвыклись со своей ложью.... Вот потому в стране лишь после почти недельной паузы было объявленоВсенародное, и Школьное тоже - Горе. В актовом зале 11-й средней школыКиева открылся жутко траурный митинг. Траурнее был только подобныйМитинг №1 – в честь Ильича в 1924 году. Когда, если Маяковский неприврал, «ужас из железа выжал стон – по большевикам пошло рыданье. »... Из-за невиданного доселе аншлага школьный зал был забит до упора.Всем мест не хватило, и ко мне, восьмикласснику, на стул подсел старшийтоварищ из девятого класса. А, подсев, начал подсиживать, тесня к краю.Уже тогда он повел себя так, как сегодня палестинцы - с Израилем.Правда, он не ставил под сомнение само мое существование и не угрожалсбросить в море. Но оказаться на полу тоже не хотелось.И вот диспозиция маслом: на сцене – траурные речи, слезы, клятвыверности как лично Вождю, так и его идеалам. А на стуле, сделавшимсяспорной территорией, – тихая, но напряженная возня. Девятиклассник молчаменя теснит - я налаживаю движение Сопротивления. И вдруг завуч школыСоломон Абрамович Рабинович поднимает весь зал: «А теперь,- всхлипывая,вещает он, не только не пытаясь скрыть слез, а наоборот, обильно орошаяпрезидиум Траурного Митинга, - почтим память нашего дорогого,незабвенного, самого мудрого... (и прочая-прочая-... бла... бла... бла)Вождя пятиминутным молчанием».И когда все встали да приступили к выполнению этого соломонова решения-пятиминутному молчанию, агрессор окончательно переставил стул к себе.Меня от подобной интифады просто прорвало, и я влепил обидчику смачнуюоплеуху. Да как назло, в звенящей тишине траурного митинга онапрозвучала столь убедительно, что зал вместо пятиминутного молчанияразразился получасовым гомерическим хохотом до искренних рыданий... Посути, случился общий нервный срыв в массовую истерику, ее едва сумелиостановить, вдребезги расколотив президиумные графины.Виновников невиданного оскорбления памяти Вождя – меня и девятиклассника- заперли в кочегарке под суровую опеку мозолерукого дяди Феди. Этотгрозный дядя, член ВКП(б) с 1937 года, свою основную работу по отоплениюшколы (как профессионал) совмещал (уже как любитель) с педагогической:лупил в кочегарке ослушников, оказывая неоценимую помощь учительскомуколлективу в коммунистическом воспитании подрастающей смены. Главное же,доходчиво – через Жопу - внушал учащимся руководящую роль рабочегокласса, гегемона советского общества..Вообще-то дядя Федя больше предпочитал детинам-старшеклассникам (спробившимися усами да кулаками) учеников младших и средних классов. Но вэтот раз готов был распространить свое педагогическое хобби наотъявленных ублюдков, без всего святого за душой – даже Сталина! Правда,увидав полыхающую левую ланиту одного из мерзавцев, передумал -тутвполне можно было и самому схлопотать по репе, а оказать подобающеесопротивление дядя Федя вряд ли сумел из-за нолитой в организмРодименькой по случаю вышеупомянутого траура.... Мы просидели взаперти до глубокой ночи, дружно уместившись наединственном стуле. Вот так просто всенародное горе людей разделяет, анастоящая личная беда – сближает. В учительской же в это время, принаглухо закрытых дверях, проходил жуткий,- куда там кутузовскому советув Филях-1812! – педсовет школы. Но с той же вечной отечественнойдилеммой - сдавать или не сдавать? Сдать Куда Надо – так привлекут идиректора, и педколлектив – кого воспитали! Не сдавать – тогда директорасдадут коллеги-стукачи (потому он запер и всех, чтобы никто не настучалКуда Надо).В общем, по предложению мудрого завуча школы Соломона АбрамовичаРабиновича приняли его, как всегда, соломоново решение: меня с обидчикомпостановлением партбюро немедля выгнали из комсомола, а приказомдиректора – из школы. Директора Василия Петровича Иванова тут же увезла«Скорая» в «Павловку» - знаменитую киевскую дурку. С одной стороны, онтаки лечился, с другой – прятался, как бухгалтер Берлага из «Золотоготеленка», от суровой реакции Компетентых Органов с печально известного вКиеве адреса - улицы Владимира Короленко,15 (сегодня уже простоВладимирская).... Впрочем, все обошлось. Компетентые Органы в тот исторический моментбольше занимала собственная, внезапно помутневшая судьба, а нам собидчиком дозволили посещать школу на правах вольных слушателей. Но нетхуда без добра: мы очутились в коммунизме за целых 27 лет до 1980 года,когда это светлое будущее человечества было построено в СССР - учителя вупор не замечали; домашние задания не проверяли; оценок не ставили; кдоске не вызывали; к общественной работе не допускали... А с субботниканагнали как недостойных ленинского Великого Почина...Увы, большое счастье долгим не бывает – взбунтовалась школа: «мы тожехотим ходить, когда хочется; чтобы учителя в упор не замечали; домашниезадания не проверяли; оценок не ставили; к доске не вызывали; кобщественной работе не допускали... И на фиг субботники! »Тогда под угрозой бунта поправившийся директор издал новый приказ, гдевосстановил нас в ученическом праве и по этому праву сразу влепилстрогий выговор с занесением в «Личное дело». Торжественного обещания -больше никогда в жизни не драться на траурных митингах в честьсвежеусопших вождей - в этот раз не взяли, потому как в то Смутное Времязапутались, какое же слово самое честное: ленинское, сталинское,маленковско-булганинское? («Честное кукурузное! » вошло в обиходпозднее, при Генсеке Хрущеве).... А реабилитация, как было принято в Совке, пришла слишком поздно:когда Хрущев изобличил культ личности Сталина на XX-м Съезде, школу мыуже закончили. Так, избежав участи последних сталинских жертв (хорошаяновость), не успели насладиться славой первых борцов с культом КровавогоВождя (плохая новость).... Наконец, почему вдруг вспомнилась эта давняя история? А просто натраурной сессии в одном американском университете, посвященной памятиРейгана, я случайно оказался рядом с тем самым бывшим школьником, ужелет 20 профессором этого университета. Поначалу мы друг и не признали,но потом, пересмотревшись, одновременно выдохнули пароль: «Сталин? » - иузнали друг друга! После чего и в этот раз стать полноценнымиучастниками траурного мероприятия не сложилось. Да вовсе не потому, чтооказались на одном стуле – нет, каждый имел уже отдельное кресло (вотоно, американское изобилие!). Но за полвека накопилось столько, чтооткладывать до конца мероприятия не было никаких сил, и под недоуменнымивзглядами коллег («Ох, уж эти русские! ») мы вышли вон в ближайшее кафе.И там уже вволю навспоминались о своем да напоминались усопших – завучашколы Соломона Абрамовича Рабиновича и директора Василия ПетровичаИванова, Вождя Иосифа Виссарионовича Сталина и Президента РональдаУилсона Рейгана.© Алик, пассивный участник траурных мероприятий по случаю кончиныСталина и Рейгана

[[Текст истории из жизни::ОПЛЕУХА, ИЛИ КАК Я ЧУТЬ НИ СТАЛ ПОСЛЕДНЕЙ ЖЕРТВОЙ КУЛЬТА ЛИЧНОСТИСТАЛИНАВ 1950 году мне предоставился шанс повторить подвиг Павлика Морозова. Ксчастью, я его упустил. О чем до сих пор не горюю. А на подвиг вдохновилотец. Ужравшись на 5-летие Победы с однополчанами, он орал, что Сталин –трус и подонок, нарочно сливал немцам армию и сдавал полстраны, потомукак боялся войны и снюхался с Гитлером о перемирии. Дабы сохранитьвласть и выждать за Волгой, пока Америка и Англия не сокрушат фюрера.Я был в шоке. Но до Павлика Морозова не дорос. Может, потому, как впионерскую организацию имени Ленина проник с черного хода, без«Торжественного обещания» быть «всегда готовым! ». Конечно, ненамеренно, так уж случилось: в школе не приняли за какую-то провинность,а в пионерлагере вожатая рявкнула типа «не морочь голову, попал в лагерь– значит, пионер, пусть мать привезет галстук». В школу вернулся прикрасном галстуке, дрожа от страха разоблачения. Но никто ничего и невспомнил, меня не только не изобличили, а еще, как отличника, выдвинулив звеньевые. Зато в комсомол поступил с парадного хода, вызубрив всеордена, которые Партия скрупулезно отстегивала за каждый подвиг своейбоевой карманной смене.... И вот я, тогдашний, пионер – не пионер, услыхавши столь крамольныеотчие речи, пришел в ужас. Но благоразумно не побежал стукнуть на отцаКуда Надо - нашептал мамочке о бесчинстве родителя. Мамочка отобрала ураспоясавшихся стратегов выпивон и разогнала боевую кампанию, а наследующий день протрезвевший папаня поговорил со мной по душам, и дальшея уже жил с правдой о Сталине. Как конченном трусе да сволочи. Когда жеИосиф Виссарионович, по-современному, «склеил ласты», я оказалсяобделенным своей пайки всенародной скорби. Кстати, введенной в странелишь 9 марта 1953 года - на пятый день после безвременной кончины Вождяи Лучшего Друга писателей да физкультурников.Почему народу не донесли горькую правду сразу? Это уже потом выяснилось:Товарищи Берия, Хрущев и иже с ними провели у Смертного Одра № 1 четверобессонных суток в невиданном ужасе, опасаясь воскресения своего бога акиИисуса. Когда же трупный запах усилился до невозможного, Товарищи,нанюхавшись, окончательно уверовали в кончину Любимого Вождя. С однойстороны, они вздохнули с облегчением, спев хором подобающую случаюлюбимую революционную песню Ильича «Наш враг над тобой неглумился./Вокруг тебя были свои./Мы сами, родимый, закрыли/Орлиные очитвои. ». Правда, с другой стороны, те же Товарищи были вельмиразочарованы, ибо за многая лета заверений в бессмертии Вождя намертвосвыклись со своей ложью.... Вот потому в стране лишь после почти недельной паузы было объявленоВсенародное, и Школьное тоже - Горе. В актовом зале 11-й средней школыКиева открылся жутко траурный митинг. Траурнее был только подобныйМитинг №1 – в честь Ильича в 1924 году. Когда, если Маяковский неприврал, «ужас из железа выжал стон – по большевикам пошло рыданье. »... Из-за невиданного доселе аншлага школьный зал был забит до упора.Всем мест не хватило, и ко мне, восьмикласснику, на стул подсел старшийтоварищ из девятого класса. А, подсев, начал подсиживать, тесня к краю.Уже тогда он повел себя так, как сегодня палестинцы - с Израилем.Правда, он не ставил под сомнение само мое существование и не угрожалсбросить в море. Но оказаться на полу тоже не хотелось.И вот диспозиция маслом: на сцене – траурные речи, слезы, клятвыверности как лично Вождю, так и его идеалам. А на стуле, сделавшимсяспорной территорией, – тихая, но напряженная возня. Девятиклассник молчаменя теснит - я налаживаю движение Сопротивления. И вдруг завуч школыСоломон Абрамович Рабинович поднимает весь зал: «А теперь,- всхлипывая,вещает он, не только не пытаясь скрыть слез, а наоборот, обильно орошаяпрезидиум Траурного Митинга, - почтим память нашего дорогого,незабвенного, самого мудрого... (и прочая-прочая-... бла... бла... бла)Вождя пятиминутным молчанием».И когда все встали да приступили к выполнению этого соломонова решения-пятиминутному молчанию, агрессор окончательно переставил стул к себе.Меня от подобной интифады просто прорвало, и я влепил обидчику смачнуюоплеуху. Да как назло, в звенящей тишине траурного митинга онапрозвучала столь убедительно, что зал вместо пятиминутного молчанияразразился получасовым гомерическим хохотом до искренних рыданий... Посути, случился общий нервный срыв в массовую истерику, ее едва сумелиостановить, вдребезги расколотив президиумные графины.Виновников невиданного оскорбления памяти Вождя – меня и девятиклассника- заперли в кочегарке под суровую опеку мозолерукого дяди Феди. Этотгрозный дядя, член ВКП(б) с 1937 года, свою основную работу по отоплениюшколы (как профессионал) совмещал (уже как любитель) с педагогической:лупил в кочегарке ослушников, оказывая неоценимую помощь учительскомуколлективу в коммунистическом воспитании подрастающей смены. Главное же,доходчиво – через Жопу - внушал учащимся руководящую роль рабочегокласса, гегемона советского общества..Вообще-то дядя Федя больше предпочитал детинам-старшеклассникам (спробившимися усами да кулаками) учеников младших и средних классов. Но вэтот раз готов был распространить свое педагогическое хобби наотъявленных ублюдков, без всего святого за душой – даже Сталина! Правда,увидав полыхающую левую ланиту одного из мерзавцев, передумал -тутвполне можно было и самому схлопотать по репе, а оказать подобающеесопротивление дядя Федя вряд ли сумел из-за нолитой в организмРодименькой по случаю вышеупомянутого траура.... Мы просидели взаперти до глубокой ночи, дружно уместившись наединственном стуле. Вот так просто всенародное горе людей разделяет, анастоящая личная беда – сближает. В учительской же в это время, принаглухо закрытых дверях, проходил жуткий,- куда там кутузовскому советув Филях-1812! – педсовет школы. Но с той же вечной отечественнойдилеммой - сдавать или не сдавать? Сдать Куда Надо – так привлекут идиректора, и педколлектив – кого воспитали! Не сдавать – тогда директорасдадут коллеги-стукачи (потому он запер и всех, чтобы никто не настучалКуда Надо).В общем, по предложению мудрого завуча школы Соломона АбрамовичаРабиновича приняли его, как всегда, соломоново решение: меня с обидчикомпостановлением партбюро немедля выгнали из комсомола, а приказомдиректора – из школы. Директора Василия Петровича Иванова тут же увезла«Скорая» в «Павловку» - знаменитую киевскую дурку. С одной стороны, онтаки лечился, с другой – прятался, как бухгалтер Берлага из «Золотоготеленка», от суровой реакции Компетентых Органов с печально известного вКиеве адреса - улицы Владимира Короленко,15 (сегодня уже простоВладимирская).... Впрочем, все обошлось. Компетентые Органы в тот исторический моментбольше занимала собственная, внезапно помутневшая судьба, а нам собидчиком дозволили посещать школу на правах вольных слушателей. Но нетхуда без добра: мы очутились в коммунизме за целых 27 лет до 1980 года,когда это светлое будущее человечества было построено в СССР - учителя вупор не замечали; домашние задания не проверяли; оценок не ставили; кдоске не вызывали; к общественной работе не допускали... А с субботниканагнали как недостойных ленинского Великого Почина...Увы, большое счастье долгим не бывает – взбунтовалась школа: «мы тожехотим ходить, когда хочется; чтобы учителя в упор не замечали; домашниезадания не проверяли; оценок не ставили; к доске не вызывали; кобщественной работе не допускали... И на фиг субботники! »Тогда под угрозой бунта поправившийся директор издал новый приказ, гдевосстановил нас в ученическом праве и по этому праву сразу влепилстрогий выговор с занесением в «Личное дело». Торжественного обещания -больше никогда в жизни не драться на траурных митингах в честьсвежеусопших вождей - в этот раз не взяли, потому как в то Смутное Времязапутались, какое же слово самое честное: ленинское, сталинское,маленковско-булганинское? («Честное кукурузное! » вошло в обиходпозднее, при Генсеке Хрущеве).... А реабилитация, как было принято в Совке, пришла слишком поздно:когда Хрущев изобличил культ личности Сталина на XX-м Съезде, школу мыуже закончили. Так, избежав участи последних сталинских жертв (хорошаяновость), не успели насладиться славой первых борцов с культом КровавогоВождя (плохая новость).... Наконец, почему вдруг вспомнилась эта давняя история? А просто натраурной сессии в одном американском университете, посвященной памятиРейгана, я случайно оказался рядом с тем самым бывшим школьником, ужелет 20 профессором этого университета. Поначалу мы друг и не признали,но потом, пересмотревшись, одновременно выдохнули пароль: «Сталин? » - иузнали друг друга! После чего и в этот раз стать полноценнымиучастниками траурного мероприятия не сложилось. Да вовсе не потому, чтооказались на одном стуле – нет, каждый имел уже отдельное кресло (вотоно, американское изобилие!). Но за полвека накопилось столько, чтооткладывать до конца мероприятия не было никаких сил, и под недоуменнымивзглядами коллег («Ох, уж эти русские! ») мы вышли вон в ближайшее кафе.И там уже вволю навспоминались о своем да напоминались усопших – завучашколы Соломона Абрамовича Рабиновича и директора Василия ПетровичаИванова, Вождя Иосифа Виссарионовича Сталина и Президента РональдаУилсона Рейгана.© Алик, пассивный участник траурных мероприятий по случаю кончиныСталина и Рейгана]]

См.также

Внешние ссылки