История из жизни:140929
Сегодня я проснулся и понял, что смеюсь. Мне снился французский легион,точнее, моя история пребывания в нём. На самом деле, давно уже хотелнакидать свои впечатления в письменной форме, время идёт, памятьпотихоньку подстирывается и возможно, скоро останется только факт моегопребывания там. Было бы жаль оставить это время без описания, так как пословам Вани-ВэДэВэшника, это было самое смешное время и в его жизнитоже. Столько хороших людей ошибаться не могут, ведь так?Но для начала давайте почтим память десятков тысяч молодых пацанов совсех концов мира, каждый год покидающих родные места и пытающихсяпопасть в это самое супер-элитное секретное подразделение. Тут, типа,включаем иронию. Большинство из них абсолютно ничего не добьётся,побудут только с другими охламонами пару дней в казарме и от армииувидят может быть только униформу. Но я считаю, надо с уважениемотноситься к человеку, решившим в корне изменить свою жизнь и пойтислужить другой стране. И пусть Франция по себе не имеет большого статусав моих глазах, но всё же страна декократическая, в военных преступленияхне замеченная и служить в её армии даже не позорно. Если конечно дадуттебе такую возможность.Итак...В ночь с девятого на десятое мая я перешёл границу и подался в сторонуближайшего приёмного пункта легиона. Дата была выбрана случайно, но япосчёл хорошим оменом начинать армейскую службу на чужбине в деньвеликой победы. И мой переход границы был далеко не так романтичен, какмог бы показаться. Я не перелазил через заборы с колючей проволокой, неубегал от пограничников с ментами, не прятался по подвалам, а какобычный законопослушный гражданин Федеративной Республики Германия, взявбилет на поезд, приехал в город Штрассбург. На сайте легиона прочитал,что всем непринятым дают билет до города, в котором ты сдался и решилмалость подстраховаться. В принципе, можно было бы сразу поехать вОбань, где проводится уже финальное распределение плёвен от шелухи, но ярешил немного продлить удовольствие. От вокзала доехал на такси до бюрёде рекрютмон, по дороге настраивая себя на новую жизнь и вспоминая всеслова на французском, которые должны были облегчить мне процессвживания. Их было немного, отчего моё будущее рисовалось очень тёмнымикрасками. Ничего, думал я, возьмут в легион, там и научусь. Где-то околополуночи я постучался в дверь маленькой казармы. Никто не открывал. Япостучался настойчивее, но за дверью царила тишина и меня явно не хотеливстречать с распростёртыми обьятиями. Я читал, что у них в легионе любятделать маленькие говнистые западлы, для проверки характера и осмотрелсявокруг, выискавая взглядом какую-нибудь видоекамеру или щелку, изкоторой могли наблюдать за мной, терпеливо стоящим под начинающимсяморосящим дождём и дожидающмся приёма в предполагаемую новую жизнь.Однако, по ту сторону двери на все мои пожелания забили хуй и мирно себедрыхли. Суки, ругнулся я, суки-суки... Делать нечего, надо ждать доутра. Отошёл в сторону речки, нашёл лавочку под деревом и расположилсяна ней как смог. Одел как защиту от дождя всю одежду что у меня была,порадовался, что предусмотрительно прихватил бутылку вина и собственностал ждать утра. Не очень это конечно приятно было, валяться надеревянной лавочке, под каплями дождя, голодным и хмельным, да ещё исигареты кончились. Но вот начало светать, я вспрыгнул, размялся и какможно более твёрдым шагом снова потопал к входу казармы. Там пришлосьещё довольно долго маяться, но на моё счастье, я был не один. Худящийнемец в очках составил мне компанию, угостил сигаретой и мы друг другапопугали ходящими о легионе слухами. А я тем временем слегка уже началохуевать от этой армии и её расхлёбанности, уже и почтальон пришёл ибулочник, а нас, будущих воинов-героев на славу Франции, даже в тепло нехотят пустить. И тут открывается дверь (вот уж я возликовал!),французкий милитаризм в лице крепкого капорал-шефа смотрит на нас как наговно, спрашивает, что мы за блядские ублюдки и какого хуя мы здесьделаем. Мы, как обучены, гаркаем единственно знакомую связную фразу нафранцузком, мол, хотим жизнь отдать за легион, после чего он спрашивает,обкуренные мы, что ли?, ещё чего-то, забирает паспорта и приказываетзайти вовнутрь. Вот и началось, подумал я, уже приказывают... Долгомозги нам не трахали, проверили личные вещи, заставили выкинуть всебольшие острые предметы, у меня это были ножницы, я ими бородуподстригал, разобрали мобильник с фотоаппаратом, вытащили из них флэшки,дали заполнить анкету, в которой мне запомнился только один вопрос; онихотели знать, занимаюсь ли я спортмузыкой, именно так, слитно, ещёподумал, может, они аэробику имеют в виду? Появившийся капорал-шефбыстренько на пальцах обьяснил, что такое спорт, а что музыка и чемустоит отдавать предпочтение. После всех этих телодвижений выдалиспортивные костюмы, куртки (несмотря на начало лета, было ещё довольнопрохладно) и повели шеренгой на завтрак, оказавшийся довольно скудным -чашка какао, пара булок с мармеладом и чувство причастности к великомублядь легиону. Опосля, опять же шеренгой, повели в телевизионнуюкомнату. Там и познакомился со своими будущими камрадами. Беларус,украинец и русский, я, немец из Казахстана, настоящий немец и двоеместных чебуреков. Одного звали Мохаммед, другого по внешности неотличить от араба. Гордость, блядь, французского колониализма. Несколькодней мы провели, задыхаясь от скуки, смотря фильмы, ходя шеренгой нажрачку, моя, вытирая и надраивания казарму, ну и обтёсываясь и привыкаяк жизни такой. Повезло, что между нами оказались двое человек, знакомыхс армейским бытом, Ваня-ВэДэВэшник и Стёпа-ОМОНовец. Сидя втелевизионной комнате, вполголоса тёрли байки, делились впечатлениями,подбадривали друг друга и пытались не смеяться громче работающеготелевизора. Там же я спиздил свой единственный сувенир из легиона,шариковую ручку камуфляжного цвета с кепи бланк. Всё хорошее рано илипоздно кончается и нас погнали из Штрассбурга на хуй, в Париж. Там типаглавный распределительный пункт, было нам сказано и там вас всех выгонятк ебене матери. Переодели в гражданское, выдали документы в запечатанныхконвертах, предупредив, что если кто откроет свой пакет, может сразупиздовать домой, и посадили на поезд.Париж встретил нас суматохой, присущей вокзалам в больших городах. Люди,поезда, платформы, шум, гам, жужащий громкоговоритель и всё нафранцузском. Там же, предвидя, что это будет последней возможностьюкак-то связаться с родными, все дружно написали открытки, с примернымсодержанием, *я в Париже!, ёбана в рот!, еду в легион!* и пошли вметро. Спустившись туда, мы дружно охуели. Негров, море! Белых не быловидно вообще. Уганда какая-то, а не столица цивилизованного мира. Нашидвое французских камрадов, которым мы уже по какому-то поводу успелипригрозить пиздюлями, несмотря на то, что были вроде как местными,совсем потеряли и дорогу и себя и повели нас в какую-то совсем не тусторону. Вот как действует угнетающая казарменная атмосфера на хрупкуюпсихику среднестатистического еврожителя. Получилось так, что кпарижскому пункту мы, иностранцы, прибыли даже ещё раньше, чем коренные.А может, они специально отстали, боясь, что на улице нам никто непомешает расправиться с ними. Хуле, у нас из четверых трое ростом сметрдевяноста, а четвёртый порядочно широкий, а у Стёпы ещё и взглядпостоянно злой, видимо из в ОМОНе так обучают. Ну вообщем пришли, отдалипакеты тёмнокожему камраду на посту, всему увешанному всякими тамаксельбантами, подвязками и бантиками-ебантиками. Когда он глянул вдокументы и увидел, что тут русские, сразу сказал, с уважительнымиинтонациями *О, бля!*. Поторчали у проходной, дождались наших уебанов,познакомились с поляком с напрочь прогнившими зубами. Дело в том, чтоздоровые зубы означают здоровую печень и являются одним из медицинскихкритериев, по которому принимают в легион и мы как-то привыкли новымзнакомым заглядывать в рот, словно жеребцам на продаже и для себяопределять, кто годен для службы, а кого может, сразу и выкинут.Конкуренция-то большая и каждый хочет попасть... Там наш Мохаммедчего-то распизделся с поляком, пытаясь ему чего-то втолковать, в ходечего возникла комичная ситуация, когда арабес спрашивает Роберта, типа,ду ю спик Инглиш? А тот ему йес, мэээн, ват ду ю вонна тэлл ми?, чемсконфузил камрада. Тот оказывается далеко не так хорош был на инглише.Пришёл боец, весь в ремнях, выстроил нас в шеренгу и повёл к столовке.Время было уже вечернее. И вот картина маслом - мы выходим из-за угла ивидем длиннющую очередену чуваков в синих спорткостюмах, стоящих запайкой. У нас у всех дружно *Ну нихуя себе!* вырвалось из глоток.Человек может двести там стояло. И моментально стало ясно, всё, лафа стелевизионной комнатой закончилась, тут каждому придётся рвать когтитолько за себя, никто тебе помогать не собирается. После жрачки насоформили по новой, выдали свежепостиранные синего цвета спортивныекостюмы и пообещали выгнать как можно скорее. Пошли знакомиться сдругими товарищами и моментально выяснили, что нас, русских и немножкорусских, здесь не то что много, а ДОХУЯ. За русских считали и литовцев икалмыков и поляков, владеющих парой-тройкой слов на великом и могучем иказахов и украинцев и грузин и прочие малые народы. После франкофонов мыбыли на втором месте среди пришедших сдаваться. В последствиипознакомились и с финном, родом из России и с чеченом, который видимо, усебя не навоевался, и с чуваками, имеющими различные другие гражданства.Был один-единственный русский из России. (Привет, Ваня! :))Интернационал вообщем. В легионе вообще не делают разницы междунациональностями, похеру откуда ты, лишь бы погиб как француз. Да-да,такова суть любой армейской службы, а уж легион, состоящий на 90% изсраных туземцев, французы затыкают во все дыры, везде, где горячо ивлажно. Париж, как было сказано выше, это центральный сборочный пунктлегиона и первая проверочная инстанция. Тут ещё много не выгоняют,только за ну действительно бросающиеся в глаза грубые недостатки. Нашегодруга немца погнали после первой медкомиссии, оказался на пять килолегче положенного веса. В армию же блядь приходят вес скидывать, а ненабирать, вот ему и дали месяц на потолстение, велели прийти попозже. Уменя вроде как было даже больше нормы, но по соответствию с ростом сочлинормальным. Похудеть пришлось бы всё равно, в дальнейшем. Ещё от насвыгнали казаха, он умолчал, что второй раз сдаётся. Подразумевается, чтов первый раз его тоже выгоняли. Ну и возрастом он был уже на грани.Официально разрешено быть до сорока лет при сдаче, но, так как первыйконтракт ты подписываешь на пять лет, с опцией на продление, тем, ктостарше тридцатипяти, лучше не соваться, исключение конечно, если ты вневзьебенно хорошей физической форме, но кто этим может похвастаться?Есть ещё такая закономерность - если где-то на планете в какой-то странекризис и всё хуёво, именно представителей этого народа очень много средисдающихся в легион. Вот у нас и было много русских и негров. Кстати, пронегров. Мы их называли рубероидами, чтобы не идти против официальнойантирасисткой политики легиона. Казалось бы, что здесь такого, негро впереводе с латыни означает чёрный, а кто ж ему виноват, что он родилсятаким? Однако нет, на слово негр отзываются оскорблёнными лицами иугрожающими жестами. К слову говоря, в Канаде, где я сейчас обитаю, мнена одном оживлённом месте какие-то негры постоянно пытаются всучитьброшюру о их тяжёлой блядь истории. Видимо, меня, незагорелого,воспринимают как потомка рабовладельцев. Пошли бы они на хуй, у меня,русского немца, своя история, а в эСэСэСэРе мы негров вообще не видали ине эксплуатировали. Но это так, к слову. Где-то в середине мая уфранцузов началась череда каких-то непонятных нормальному человекупраздников, какие-то взятия Бастилии, какие-то Хуилии и Мудилии. Мыцелыми днями ошивались на дворе перед догадайтесь чем? О-ля-ля!Телевизонной комнатой. Правда, онa теперь была размером с хорошийкинозал, хуле, куда-то же надо было поместить всю нашу дружнуюпиздобратию. Спим по двадцать человек в небольшой комнате, надвухярусных кроватях. Ночью закрываются двери и окна, на улице ещёпрохладно и среди ночи еда из полуфабрикатов и два десятка жадно сосущихвоздух лёгких делают своё дело, я просыпаюсь от нестерпимой вони инедостатка кислорода, открываю дверь. Сосед мой, совсем ещё молоденькийирландец, ночью скрипит зубами. Стресс однако. И кто ж его погнал начужбину? Через две койки спит афганец, самый настоящий душман, их пришлотрое сдаваться в легион, первый раз за всю историю, как нам рассказывалиудивлённые капорал-шефы. У того афганца - руки, покрытые страннымишрамами. Я подошёл посмотреть, а он обьясняет, я это типа имена родныхсигаретами выжег. Упоминать, что их, всех афганцев, послали на хуй излегиона, думаю не надо, своих психопатов хватает... По вечерам комнатавыглядит как дешёвый фильм про американскую тюрьму. Многие, несмотря назапрет, качаются, отжимаются, подтягиваются. Куча татуировок и горымускулов, у многих явно не натурального происхождения, таких выкидываютв первую очередь, нарики и анаболики в легионе не нужны, как и в любойдругой армии тоже. Изредка некоторых вызывали на медосмотр, других нахозяйственные работы, кому-то везло и его отсылали на кухню... Так каккормили нас явно не на убой, это было замечательной возможностью пожратьвдоволь. Оттуда же пришёл рассказ про одного поляка, принятого в легиони уже четвёртый год служащего на тарелочно-вилочном фронте. Очень нехватало курева, доходило до того, что сигареты продавали по одной заевро, немыслимо для всем вполне обеспеченной Европы! А пачку задвадцатку. Так что, если кто надумает пойти туда, помните, что можнонабить себе целое состояние, пронёсши пару блоков сигарет за КПП. Апотом можно разбогатеть и легион на хуй послать. Частично междуземляками-новобранцами и легионерами возникали дружбо-подобныеотношения. Наш Саша-украинец, засранец такой, нарвался на дослужившегосядо капорал-шефа чувака из своего города и два дня сидел в его кабинете,официально его ремонтирующего, а на деле попивающего кофе и торчащего втырнете. Я ему даже малость завидовал, хуле, вести прямую трансляцию изштаба врага это есть шик и блеск каждого хорошего разведчика. Анекоторые франкофоны-лизоблюды, в основном из рядов так называемыхреспонсаблей, то бишь помощников командира, следящих за соблюдениемпорядка и переводящих все его приказы долбоёбам-рекрутам, даже помоглисправить свадьбу одному легионеру китайцу. Ну там, накрывали на столы,убирались и занимались прочей хуйнёй. Их даже угостили алкоголем, чемони жутко гордились, типа, мы бля на более высшем уровне чем вы быдло...Кстати, всё никак не пойму, может, я из немножко другой культуры, но,как можно тащить свою будущую супругу и прочих гостей на глазаобшарпанному и облезлому голодному служивому люду? Чтобы их глазамиобжирали? Ну, дело его, я просто выразил своё мнение... Комадир наш былхороший мужик, старый уже поляк. На первом вечернем построении, стоя накрыльце, первым делом спросил, кто здесь понимает по русски. Хуякс,вздымается лес рук, поднявшиеся от удивления брови ему чуть кепи неуронили. Секундная театральная пауза, потом такой говорит, я мол здесьвсё вижу и всё знаю, а вы через некоторое время можете оказаться вАфгане вместе в одном окопе, так что, здесь выёбываться не надо. Ну инормуль. Из Парижа в Обань увозят два раза в неделю, вторник и четверг.Обань, это да, это уже серьёзно. Если в Штрассбурге нас пугали Парижем,то в Париже нам рисуют Обань в самых чёрных красках. Оно и ясно, тамидёт финальный отбор и там уже прояснится, кто в Афган, а кто домой. Впонедельник вечером на построе называют фамилии тех, кто завтра наспокидает. В списке много наших пацанов, мы с ними прощаемся, не зная,увидимся ли ещё... Уезжающие франкофоны опять учудили, с полтора десяткачеловек выбрили себе головы, кое-кто на манер американских GI. С нимимного негров. Как потом выяснится, практически всех этих чудиков сразупо приезду загонят сдавать психотехнический тест и все они безисключения его провалят. Мы, приехав через два дня, уже никого из нех неувидим. Был ещё один респонсабль, строивший из себя крутого такого бойцаблядьнахуй, мы его называли Жан-Клод, из-за схожести с реальным ванДаммом. Запомнился он тем, что уже в Обани замешкался за завтраком,горячего молока ему не хватило, когда на него заорал капорал, типа,какого хуя здесь стоишь, боец, он так прямым текстом и заявил, что, ямол, так воевать не собираюсь, без горячего молока на завтрак я ненанимаюсь. Сразу же после завтрака, на построении, ему капорал, китаецпо имени Зу слегка ёбнул в грудь, просто, чтобы привести в себя,немножко одёрнуть, напомнить, где он блядь находится, а тот чуть незаплакал и в этот же день сьебался до дому, где будет рассказывать,каким охуенно крутым легионером он был. А китаец Зу только на рекрутахставил себя крутым таким яйцом. Я сидел как-то в штабе, ожидаясобеседования, и было интересно наблюдать, как по первому же крику*ЗУУУ!* по коридору проносилась фигура в камуфляже, оставляя за собойдымящиеся следы. Хуле, капоралу до капорал-шефа ещё служить и служить.Но это будет потом, а пока что мы ожидаем своей очереди. Из-запраздников не высылали эшелоны в Обань, а к нам в Париж народ валилпостоянно и нас накопилось больше чем достаточно. Во вторник увезлипацанов, а в среду вечером обьявляют следующую партию. Я слышу, что мыопять вместе, с Ваней и Стёпой и Сашей и почему-то становится легко надуше. Я не один, мы, боевая четвёрка, держимся вместе, так глядишь и доцеремонии получения кепи бланк вместе дойдём, а там может и в одномподразделении служить будем. Забегая вперёд, моим мечтам не сужденобудет сбыться. Все здесь упомянутые парни уже давно дома и легионвспоминают даже без ностальгии, но с улыбкой. Под вечер, гуляя по другимкомнатам и прощаясь с остающимися, вдруг слышу нехилый такой крик, шум,гам, хуй знает что происходит. Приходит мысль, может, война началась инас сразу в добровольцы запишут. Однако хер там. какой-то жирныйадьжютант (высокое офицерское звание, а не как в российской армии,хозработник для офицера) решил нас побаловать дисциплиной напоследок.Выстроили всех в коридоре, пересчитали, выгнали наружу, построили,пересчитали ещё раз и.... ушли. Мы стояли, не зная, что это за хуйня,больше часа, после которого над нами смилостивились и погнали спать. Наутро, ранний подьём и завтрак и в путь!Тем, кто когда-нибудь будет в Марселе на вокзале, помните, каждыйвторник и четверг утром туда прибывает скорый поезд из Парижа,привoзящий новобранцев-рекрутов. Эту здоровую тянущуюся колонну молодыхпарней с рюкзаками и сумками и с офицером во главе нельзя не заметить.Будьте человеком, киньте парням пачку сигарет. Если ты француз,возможно, кто-то из них будет тебя защищать с оружием в руках, а если тыпросто зевака, окажи дань уважения людям, стремящимся найти место вжизни. Никто же не виноват, что так неспокойно в мире и живём мы далеконе в согласии и понимании и постоянно надо утверждать своё право нанахождение под солнцем.Но пока что именно это солнце беспощадно обжигает мне голову. Я всегдабрил череп, он у меня идеально круглый и с моей чисто арийской рожейвпечатляюще выглядит, но здесь это мало помогает. Никакую кепку носитьнельзя, надо с мужеством и достоинством нести все тяготы военной службы.Это, если сказать по-доброму. А по плохому нам это говорят по несколькураз в день, при построении. Выходит жирный такой уебан капорал-шеф изаводит свою песню о том, что, если дескать, кто-то хочет домой, кмама-папа (ударение на последней букве А, на французский манер) илипипи-кака, то он лично никого не держит и даже сейчас прямо, в качествежеста доброй воли, подпишет все бумаги и лично вывезет в город.Некоторые соглашаются. Я терплю, просто из любопытства, что будетдальше. Жаль конечно кожу, она до сих пор не отошла от горячегообаньского солнца... И такого похуизма много вокруг. В легионе исходятиз того, что если уж ты появился, то терпи. Не ты им нужен, а они тебе,так что, боец, вылезай из кожи. Кто-нибудь пытался когда-нибудь помытьсяза десять секунд? В Обани учат. Забегаешь под кран, суёшь мыло подмышки, голову, обводишь мыльной пеной яйца и тут же вылетаешь. Народумного и все хотят пройти хотя бы такую скудную водную процедуру. Иногда,нечасто, когда русские парни из Ружа (Section Rouge, красный взвод, те,кто прошёл все проверки и точно поедет в учёбку) дежурят на душевых, намони дают времени побольше. Русские вообще единственные, проявляющиетакой уровень солидарности, все остальные давно уже разбились нахаотичные единицы. Когда парни из ружа узнавали, что уезжают в учёбку,устраивали прощальный сабантуй для всех своих, с колой и сникерсами. Такнадо. По сути, если бы всё было честно и по правилам, в легион надо былобы брать на 80% именно русских. Многие и армию уже прошли, причём явноне в стройбатах и богатый жизненный опыт имеют и техническое образованиена хорошем уровне. Но из-за сраной политкорректности здесь всехперемешивают. Чем меньше парней с одним гражданством, тем больше у нихшанс пройти. Соответственно, если много, скажем, украинцев, начинаетсягрызня, тихая, незаметная, но ощущимая борьба бульдогов под ковром...Друзья друзьями, но все мы пришли сюда, чтобы попасть в десятку и еслиты освободишь мне место, будет только лучше. Начинается в Обани всё собычного медосмотра, фиксируются шрамы, татуировки, особенности строениятела, как обьяснил мне мой собеседник в Гестапо (так называется за глазаслужба внутренней безопасности гранцузского иностранного легиона), дляувеличения возможности идентификации разбитого вдрызг трупа (звучитлогично, согласен), потом проходишь психотехнический тест -математические упражнения, сопоставление сложных фигур, склонность кмеханическому мышлению (чай, не с копьём и мечом нынче воюют), тамзаваливается абсолютное большинство. То есть, даже непонятно,заваливаются ли вообще. Дело в том, что, если народу приваливает много,как например весной, в начале лета (хуле, никто не хочет торчать четыремесяца в учёбке в зимнюю пору, особенно рубероиды), то много иотсеивают. Легиону надо каждый год примерно чуть больше тысячи свежихтуш и ровно столько пройдут, остальные, быть они хоть самымираспиздатыми, едут домой, к мама-папа и пипи-кака. И именно на мозговойдеятельности определяется, кто годен, а кто нет. Физ-ру то, будь онадаже не в лучшей форме, нагнать можно будет, а вот мозги, если их нет,то вряд ли появятся... Здесь я потерял Ваню со Стёпой. Я был просто вшоке. После обеда вызвали половину народа на выход и всё, их я больше невидел. Это так хитро делается, что и прошедших в руж и выгоняемых на хуйвызывают вместе и разделяют друг от друга уже на финальной стадии, чтобыменьше вонений было. Когда-то, рассказывали, были даже попыткисамоубийства из-за того, что не приняли. А днём до этого нас кормили вчесть праздника падения какой-то очередной Ебилии креветками санчоусами. Наша десантура в лице Ивана просто охуевала, как можно такармию баловать. Физ-ра это следующий тест. Я читал, что проверять будутна тему тридцати отжиманий и пятидесяти приседаний плюс бег надистанцию, к ним и готовился. Оказывается, зря. Легион наебал ипожаловаться некому, увы и ах. Был челночный бег с ускорением, посленего, с языками на плече, минимум четыре подтягивания на турнике. Одинпацан из ружа, до нас ещё, сделал сорок, мог бы ещё столько же, но решилне выёбываться. Мы ржали как кони, когда он рассказал об этом. А потомон при нас запрыгнул на турник, подтянулся на уровень плеч и стал,блядь, даже не знаю, как это упражнение называется, вообщем, вытягиватьтело на руках к турнику и от него. С добрый десяток раз проделал он сейманёвр, изрядно озадачив болтающихся вокруг рубероидов, которыепочему-то были уверены в их лучшей физической подготовке. У них чутьглаза не полопались от увиденного. А потом они стали пробовать повторитьподвиг солдата и повыворачивали себе руки. Так вот, я свой минимумподтягиваний сделал, несмотря на то, что днём до этого мне калмык-борец,показывая какой-то хитрожопый приём захвата, вывернул правую руку,засранец такой. Сразу после подтягиваний надо одолетьшести(по-моему)метровый канат, используя показанную капорал-шефомопределённую технику или только на руках. Осилил, бля, с трудом, нoсделал, на хуй... Так что, ребята, просто совет на будущее, тренируйтемозги, тогда все эти легионы ни в пизду никому не нужны будут. Ну ипосле этих тестов следует более тщательное медицинское обследование,пройдя которое предстаёшь пред ясны гестаповские очи. Многие этогособеседования боятся больше чем ещё чего. Не надо нервничать,расслабься, тебе всего лишь стоит рассказать немного из своей жизни,ответить на пару вопросов и постараться не врать черезчур много. ВрутВСЕ. Не по большому счёту конечно, но о мелочах сложно сдержаться и несоврать. Возможно, это такой инстинкт для ухода от контроля над собой,вот типа сказал я тебе, что дрочу раз в день, а на самом деле, я этоделаю три и вечером со светом. Вот и идите и попробуйте выяснить, гдездесь правда, а где нет. У меня получился очень такой душевный разговорс немецким офицером, растянувшийся часов на пять где-то и прерванныйужином. Я как бы не восемнадцатилетний сопляк, ничего от жизни невидевший, а гражданин независимой европейской страны, имеющий правосвободного передвижения и активно этим правом пользовавшийся,соответственно, на вопрос, где я был и какого хуя я там делал, давал повозможности обстоятельный ответ. Ну и на другие вопросы тоже. Клянусь, яего даже очаровал чем-то! Когда он узнал, что у меня нет родителей, онтак встал, задумчиво закурил сигарету и протянул, что для многих людейлегион становится настоящей семьёй и что мне такое тоже не помешало бы.Тут я постарался скрыть, как бодро от радости вспрыгнуло сердце. Я себяуже видел в новенькой униформе и в скрипящих тяжёлых необношеныхботинках. А когда речь зашла о смысле жизни, то есть, о том, чем язанимаюсь помимо работы, спячки и дрочки со светом, я ему благовейнымголосом рассказал, что я очень интересуюсь мировой закулисой и люблюсобирать информацию о тех или иных событиях, не нашедших своегоотражения на главных страницах газет, причём, тут-то я не покривилдушой. Так и есть. Он на радостях рассказал мне свою версию разделениячеловечества на баранов, вожаков баранов и волков. Я от безмерногосчастья уже не мог его слушать, было ясно, что собеседование в Гестапо япрошёл с отличием, иначе не стал бы он со мной так откровенничать.Завалили меня в конце концов на ещё одном медицинском тесте, на зрение.У меня когда-то была операция на глазах, которую вполне официальноразрешается делать даже американским боевым лётчикам и где-то видимо язасветился с очень хорошим зрением или кто-то стуканул, что я себе капаючего-то в глаза (я даже примерно представляю, кто это мог быть), ну ивообщем, одним прекрасным утром, вызывают меня и ещё четверых воинов нахуй знает какое задание. А я после Гестапо с неделю как ходилнеприкаянный, то есть, уже всё прошедший, но никуда ещё не попавший, измоего призыва уже никого не осталось почти, кроме Жоры-грузина. Я былФаст, а он Крафт, так и ходили, братья-хуионэры. Нас часто возили накакие-то работы, то в дом отдыха легионеров, то в дом престарелых (Обэтом ещё будет пара слов) и в этот раз я не удивился, что нас куда-товезут. Единственное, что сразу бросилось в глаза, все мои попутчики былиочкариками. Повезли в больницу, там обнаружили следы операционноговторжения и начеркали справку, не дающую о будущем легионерстве дажеподумать. Я так думаю, что, если бы при собеседовании в Гестапо несказал бы, что хочу в десантуру (мы со всеми своими пацанами такдоговорились, хуле, если уж и идти куда-то, то в самую на хуй элиту), анапример в сапёры, шансы может быть и были бы. Но, после ебли, какговорится, хуем не машут.Дом престарелых легионеров, это место, куда бы я всех желающих попасть вряды французского иностранного полугона отвозил бы сразу на второй день,чтобы видели своё будущее. Пораненые, покалеченные, потравленные,изнутри сгнивающие от алкоголя и сигарет бедолаги без семей и близких,не имеющие другого места, куда могли бы податься и никому на хуй ненужные зомби, коротающие свои последние дни в окружении своих боевыхтоварищей и медсёстр. Когда я вдоволь нанюхался этой гангреническойвони, исходящей от живых ещё людей, весь мой энтузиазм немножкопоубавился. Так я себе свою службу не представлял.Кончилось всё прозаически. Я, побывав ещё раз в медпункте, где мнепопулярно разьяснили всю иллюзоричность моих намерений попасть в славныеряды легиона, уже понимал, вечером я буду пить вино в Марселе. Так иполучилось. :)Всем, кто встретился на моём пути, огромное спасибо! Без вас этойистории могло и не быть.С уважением, Карл Фаст.
См.также
Внешние ссылки
