←#199459→

Когда-то у нас на весь двор был единственный дворник, но какой! Прямо как из старинной книжки или мультика – румяный, с огромною метлой и пышной седой бородой. На снегопады он вооружался деревянной лопатой, смахивавшей размерами на ковш карьерного экскаватора. Обувался в толстые валенки с калошами 45 размера минимум, а может и 47-го, я ему калоши не замерял. Смотреть, как он метет или гребет, сбегались дети и прихрамывали старушки. Да и мне нравится на перекуре любоваться чужой работой, когда она выполняется толково и энергично. Тут же глянуть было любо-дорого. Митрич мел как сеятель, а греб как пахарь с советских плакатов, воспевавших подвиги тружеников села - задорно и размашисто.

Да и сам он был мужик не мелкий, с широкими плечами и грозным взглядом под густыми седыми бровями. На Новый год хорошо зарабатывал Дедом Морозом по всему городу, был популярен в этом качестве – относительно трезв на общем фоне, несокрушимо устойчив, громоподобен голосом, легко нес за плечом огромный мешок с подарками, умел ошеломить и свалить быстро. На него подписывались целыми подъездами. Прекрасная фактура без грима и ваты, в хорошем настроении он даже давал пощупать свою бороду самым смелым детям, начисто развеивая этим нездоровые слухи, что Дедов Морозов не существует.

История появления Митрича в нашем дворе восходит к концу прошлого тысячелетия, когда застройщики воткнули свечку-многоэтажку. Новые жильцы не имели возможности, как все нормальные люди того времени, поставить во дворе свои ракушки. Ими уже все было забито, и появление нового дома отнюдь не добавило места. Несчастные вынуждены были оставлять своих стальных коней на ночь где попало, на газонах и тротуарах, а по утрам с горечью обнаруживали пропажу резиновых копыт. Митрич был изначально нанят то ли консьержем, то ли охранником этого дома, был он отставным старшиной дальневосточных погранвойск в расцвете сил слегка за сорок, их на пенсию рано выгоняют. К проблеме пропажи покрышек он отнесся по-военному: явился со своим отставным псом прямо с заставы, выследил и пресек. Восторженное домоуправление выделило ему однокомнатку рядом с вахтой, так что даже спящий Митрич представлял собой отпугивающее средство от воров. Когда спал он, не дремал ее пес.

За роль дворника он взялся просто со скуки – не сидеть же сиднем на вахте всю смену. Он любил прогуливаться по двору, не теряя зрительного контакта со входом в охраняемый подъезд, но болезненно реагировал на мусор. Заметив, выметал немедленно. Так же реагировал на главные источники этого мусора – компании алкоголиков, дерзко вознамерившихся присесть на лавочки во дворе. Обычных, но неаккуратных граждан он одаривал столь едкими замечаниями, что культура двора заметно повысилась. Еще он добыл несколько урн, расставил их по всему двору и опустошал при переполнении в один обход, сваливая в огромный мешок типа Деда Мороза за работой. Но в общем урны долго оставались пусты, все начали таскать свои мешки к мусорным контейнерам снаружи двора.

Впечатленное местное ТСЖ наняло Митрича на вторую ставку, дворником всего двора, но тяжко уработавшимся я не видел его ни разу. Время слизало со двора ракушки и сараи, вместо них появились детские и спортивные площадки, у Митрича появились друзья из жильцов окрестных домов, с которыми он любил по утрам боксировать тут же во дворе, учил боксу и подростков, а в снегопады легко собирал из них бригаду добровольных помощников.

Но однажды Митрич решил, что годы берут свое, и лучше в его возрасте жить за городом, на свежем воздухе. Заранее предупредил об этом и ТСЖ, и домоуправление, дал им месяц на подбор замены.

На следующее утро после его ухода я проснулся от аццкого завывания и взвизгивания какого-то странного мотора под окном. Высунувшись, учуял бензиновую вонь. В клубах дыма стояли четыре низкорослых клоуна в ярко-оранжевых спецовках с необычайно тупыми выражениями лиц среднеазиатской наружности. Все были заняты – первый дворник вместо метлы нес за спиной большой ящик с мотором как у Карлсона, а из рук его торчал шланг с трубой, всё это было вроде пылесоса, но наоборот – с дутьем наружу вместо всасывания. Толку от хитрого прибора наблюдалось маловато, листва предпочитала кружиться вихрями по тротуару, а не выметаться на газон.

Второй дворник был вооружен не менее высокотехнологичным прибором для мытья тротуара мылом. Третий являлся переносчиком бочки на тележке с этим мылом, а четвертый был их высший руководитель и контролер – он снимал на смартфон первого, для отчетности. Второго и третьего он не снимал, поскольку они уткнулись в свои смартфоны и ни хрена не делали.

Пятая замена Митрича, в его ипостаси консьержа высотки, села на вахте и оттуда до сих пор не вылазит, обожает вязать.

Как говорится, кадры решают всё, но их качество количеством не заменишь.

Чуваков с мылом я увидел в действии нескоро. Кадровая реформа превратила наш двор в подобие Бермудского треугольника или сериала Черное зеркало - операторы мыла обычно стоят столбиками, как заколдованные, типа зеленых насаждений или статуй. Я настолько привык к ним, что перестал замечать, пока они не разбудили меня другим ранним субботним утром. - Нет, это не листодувка – спросонья подумал я - она повизгивает, а эта хрень похрюкивает. Ура, новая техника завелась!

Распахнув окно, я увидел рабочий процесс: первый сотрудник от изумления выключил свой антипылесос и был всецело поглощен созерцанием второго, включившего наконец мыльный шайтан-девайс. Пена стремительно полезла из трубы и вскоре затопила выход из моего подъезда пышным слоем высотой до полуметра, после чего принялась неторопливо растекаться по окрестностям. Какой-то жилец вышел из подъезда, охренело глянул на пену и спрятался обратно. Третий сотрудник контролировал мыльную бочку. Четвертый как обычно снимал это на смарт.

Меня поразила тут не только динамика увеличения количества дворников, но и фатальное снижение их жизненного тонуса, энергии ци. Митрич махал метлой и лопатой жизнерадостно, а при необходимости и мыльной шваброй проходился без всяких затруднений – увидел, что наследили, взял и смыл, делов-то. Он ясно видел результаты своего труда от каждого широкого взмаха простыми деревянными инструментами в своих руках, было грязно – стало чисто. Этот человек выглядел идеально вписанным в суровый климат своей страны, привык к нему сызмальства. Я видел его в отличном настроении во все сезоны. Для любого мороза у Митрича находился подходящих размеров тулуп, но он и не утеплялся особенно, потому что двигался с огоньком, выглядел как растопленная печка. После дальневосточных морозов и зимних ветров чувствовал себя наверно в Москве как на альпийском курорте типа Куршавеля. Мог и на лыжах прокатиться в соседний парк, если притомился работать руками, возвращался быстро и с новыми силами.

Эти же операторы замысловатых моторизованных приборов, как ни кутаются и не перетаптываются, выглядят насмерть замерзшими от своего стояния столбиком при всех температурах, кроме комнатной, то есть в три с половиной сезона из четырех известных.

Если же наступает более привычная им жара, они и поступают привычно – тут же сматываются спать на свою сиесту.

Но главное – у них глаза тоской и печалью светятся. Вечно глядят на свои экраны, а там барханы, верблюды, жаркие девушки в цветастых платьях. Горькая судьба зашвырнула их в эти угрюмые, чужие северные места. Я бы точно так же чувствовал себя на Колыме или в Антарктиде. И постоянный кошмар с этими приборами – то мотор у листодувки сломается, то шланг у пеногонки, то бочка треснет, то бензина не завезли. Не дворники, а почетный караул у своей вечно усопшей, но вечно живой техники.

Метлы, лопаты и швабра Митрича выглядели весьма заюзанными и неказистыми, но я никогда не видел, чтобы они ломались. Этот человек явно понимал качество материала и выбирал себе эти приборы сам, за свой счет – ему важно было, чтобы они служили подольше. Снежные лопаты и ломы свои скупил небось по дешевке у других дворников еще в 90-е, именно по принципу неубиваемости в ходе естественного отбора. Из каких времен они добрели до нас, вообще черт его знает. Добротно сработанному лому ничего не стоит дожить до наших времен хоть со времян Юрия Долгорукого.

Большие лопаты для свежевыпавшего снега более эфемерны, но если они сделаны из дуба или бука, применяются только в снегопады, а остальное время хранятся в сухом, проветриваемом и прохладном помещении – то что им сделается при жизни самого Митрича? Подозреваю, они сопровождали в прошлом еще пары-тройку поколений нормальных дворников.

Еще более недолговечны метлы, они быстро стираются. Но для Митрича не составляло проблемы наломать большой мешок прутьев просто по пути, на прогулке за грибами. У швабры быстро изнашивается тряпка, но сменить ее барахла достаточно, соседи сами ему заносили. А вот чтобы сломать или стереть дубовые черенки этих древних гаджетов, это непросто. Их хоть Петр I мог шутя выточить на токарном станке, дошли бы до наших дней в слегка истертом, но целом состоянии, когда б не пожар Москвы 1812 года. После этого пожара метлы и швабры города находились в относительной безопасности – при локальном возгорании первым его замечал дворник, подымал тревогу и бросался выносить свой инструмент. В общем, весь этот старинный дворницкий инвентарь – это образец долговечности и дешевизны.

Иное дело эта нынешняя листодувная и мыльная моторизованная техника. Она как будто рассчитана на одну атаку, с целью испустить побольше шуму и дыму, чтобы весь народ запомнил, затыкая носы и уши – дворники работают! В чудовищных условиях – задыхаясь в клубах этого дыма, в самом эпицентре грохота, сгибаясь под тяжестью мотора, сотрясаясь от вибрации – эти мужественные люди дарят вам чистоту!

Но стоит улететь осенним листьям под этим напором превосходящей цивилизации, как в технике непременно что-то ломается, а следующим порывом ветра листья беспечно кружась возвращаются обратно.

За этой четверкой продвинутых дворников – вся мощь мировой промышленности и ее сервисной поддержки. Дымят сталелитейные заводы, пылает факелами нефтегазовая отрасль, стоят на конвейерах рукожопые китайские сборщики, чеканят смартфоны корейские и малайзийские роботы по чертежам талантливых инженеров – все они трудятся в том числе для того, чтобы наши дворники не чувствовали физических затруднений при уборке двора и не скучали при поломках техники.

В этом мире находится место и опытным специалистам по закупкам, и по продажам, и по сервисной поддержке – всем им важно, чтобы уборочная техника приятно поражала своей новизной, высокими технологиями, и как можно чаще ломалась, потому что в суровом мире Митрича с его метлой, лопатой и шваброй им нет места на мягких креслах комфортабельных офисов и авто.

В простом мире Митрича не было места и рабочим местам высококвалифицированных специалистов по контролю качества уборки двора – не нужно было фиксировать на смартфон для отчетности каждый взмах и каждый пятачок убранной территории. В мире Митрича не нужны были разработчики компьютерных систем по загрузке фото убранных дворов в облако и организации форумов для приема жалоб жителей.

Как рабочий юнит, Митрич обладал разве что одним уникальным качеством по сравнению со всей этой могучей командой – у него была совесть. Внутренняя потребность, чтобы его работа была полезной, чтобы ей радовались люди. Работа Митрича представляла собой в сущности полный аналог необходимого комплекса упражнений в фитнес-центре для любого здорового городского мужика, если он не хочет превратиться в свиную тушу.

Сопоставьте с комплексом упражнений для кроссфита, например. Все элементы работы нормального, немеханизированного дворника там налицо. Спорт Митрича в качестве дворника отличался разве что тем, что он пребывал на свежем воздухе, а не в закрытом помещении. Ну и, не он платил за абонемент кроссфита, а ему платили за полезную работу.

И благодарная аудитория у этого спортсмена метлы и лопаты была – весь двор был рад, что во дворе чисто. А когда большой снегопад случался и весь двор был в отчаянии, что фиг из него выберешься на работу – всегда случалось маленькое чудо. Хоть всю ночь сыпало и валило, но когда жители просыпались и выглядывали из окна – двор был не слишком чист еще, весь завален громадными сугробами по сторонам узких пробитых выездов, но выехать можно.

Поэтому за Митрича держались до последнего. Промышленность может сколько угодно наращивать мощь своих листодувок и пеногонок, а таких, как Митрич, больше не делают. Разучились их делать люди.

Особенно грустно, когда даже оставшиеся уходят досрочно. Митрич уходил во вполне себе добром здравии, ему слегка за шестьдесят. И только глянув на четверку заменивших его эффективных дворников, я вдруг задумался – а согласился бы он сам надеть эту ярко-оранжевую фирменную спецовку вместо своего набора тулупов, ватников и плащей на все случаи погоды? Согласился ли бы носить тяжеленный ящик с мотором за спиной, мотать шлангом, будя жителей в несусветный час, обдавая их вонью выхлопных газов? Да еще чтобы его фотографировали и контролировали при этом другие чуваки.

Но кто победил в этом историческом споре человека и менеджеров на ниве уборке нашего двора?

Митрич и работал, и ушел в прекрасном настроении, в добром здравии. С ним тепло и с сожалением попрощался весь двор. Остаться не упрашивали – понимали, что когда такой человек устает метлой и лопатой махать, то надо быть просто благодарным, что так долго держался. Просили заезжать хоть под Новый Год, Дедом Морозом.

А кто вспомнит всех этих операторов и администраторов моторизованной дворницкой техники? Стоячий и сидячий, малоподвижный образ жизни в атмосфере выхлопных газов вряд позволит им прожить свои жизни столько же счастливо, как Митрич. В качестве фирменных спецовок, я бы им костюмы клоунов рекомендовал. Раз уж приходится столько бездельничать, пусть хоть детей своим видом радуют. Ну и трюкам бы цирковым научились, пока стоит поломанная техника.

[[Текст истории из жизни::Когда-то у нас на весь двор был единственный дворник, но какой! Прямо как из старинной книжки или мультика – румяный, с огромною метлой и пышной седой бородой. На снегопады он вооружался деревянной лопатой, смахивавшей размерами на ковш карьерного экскаватора. Обувался в толстые валенки с калошами 45 размера минимум, а может и 47-го, я ему калоши не замерял. Смотреть, как он метет или гребет, сбегались дети и прихрамывали старушки. Да и мне нравится на перекуре любоваться чужой работой, когда она выполняется толково и энергично. Тут же глянуть было любо-дорого. Митрич мел как сеятель, а греб как пахарь с советских плакатов, воспевавших подвиги тружеников села - задорно и размашисто.