Русская Википедия:Завадская, Евгения Флориановна

Материал из Онлайн справочника
Перейти к навигацииПерейти к поиску

Шаблон:Однофамильцы3 Шаблон:Персона

Евге́ния Флориа́новна Зава́дская, по мужу Франжо́лиШаблон:Sfn (или Франжоли́Шаблон:Sfn) (1852, Самарино, Валуйского уезда, Воронежской губернии — Шаблон:СС2, Шаблон:МС) — российская революционерка-народница, член партии «Народная воля», член её Исполнительного комитета. Антиправительственный агитатор, участница «кружка Фричей», участница Процесса ста девяноста трёх. Инициатор обструкции революционеру-бакунисту М. П. Сажину в Цюрихе.

По национальности полька, дворянка, дочь помещика Воронежской губернии Ф. И. Завадского. Сестра М. Ф. Завадской (в замужестве — Харкеевич), корреспондентки Ф. М. Достоевского. Подруга Веры Фигнер. Жена известного русского революционера-народника А. А. Франжоли (1848—1883), члена Исполнительного комитета партии «Народная воля». Хозяйка конспиративной квартиры, в которой находилась химическая лаборатория для изготовления взрывчатых веществ, использовавшихся в ходе покушения на Александра II. Покончила жизнь самоубийством в день смерти неизлечимо больного мужа.

Биография

Юность и студенческие годы

Евгения родилась в селе Самарино Больше-Липяговской волости Валуйского уезда Воронежской губернии[1]. Её отцом был мелкопоместный польский помещик штабс-капитан Флориан Иосифович Завадский. Он владел родовым имением Хмелевое в том же Валуйском уезде, ныне это село Хмелевец Валуйского района Белгородской области. Кроме Евгении, в семье росли братья Николай, Михаил, сёстры Валентина и Мария. Все братья и сёстры принимали участие в петербургских революционных кружках. Мария Завадская, в замужестве Харкеевич, состояла в переписке с Ф. М. Достоевским[2]. В августе 1869 года Евгения окончила с отличием Воронежскую Мариинскую женскую гимназию, после чего отправилась в Санкт-Петербург для поступления на акушерские курсы, с этого времени она была вовлечена в студенческое движение и революционную деятельностьШаблон:Sfn.

В 1872 году Завадская уехала в Швейцарию, где посещала лекции медицинского факультета Цюрихского университета. Там же она окунулась в кипучую жизнь революционной эмигрантской среды. Она познакомилась с братьями Сергеем, Николаем, Владимиром и Леонидом Жебунёвыми, сёстрами Надеждой, Марией и Евгенией Субботиными, П. М. Макаревичем и А. М. Розенштейн, по мужу — Макаревич. Участвовала в идеологических спорах «бакунистов» и «лавристов», защищая точку зрения сторонников Петра Лаврова. Первые выступали инициаторами безотлагательных революционных действий, вторые настаивали на подготовительной пропагандистской деятельности. После конфликта бакуниста Н. В. Соколова и лавриста В. Н. Смирнова, закончившейся плевком Смирнова в Соколова и завязавшейся потасовкой[3], стала во главе студенток, устроивших обструкцию М. П. Сажину — лидеру бакунистов в Цюрихе, считавшемуся истинным виновником конфликта двух враждующих революционных эмигрантских группировокШаблон:Sfn, и дала ему пощёчину[4].

Участник студенческого движения 1870-х годов статистик и публицист Н. Г. Кулябко-Корецкий в воспоминаниях «Из давних лет» рассказывал об эпизоде захвата в 1873 году сторонниками Лаврова русской эмигрантской студенческой библиотеки в Цюрихе и последовавшего конфликта лавриста В. Н. Смирнова и бакуниста Н. В. Соколова, закончившегося их потасовкой. Результатом этих событий было собрание лавристов, потребовавших от бакунистов и лично М. П. Сажина (псевдоним Арман Росс) разъяснений причин драки двух эмигрантов. Автор мемуаров изложил данный инцидент с точки зрения лавристов: «С восторженным лицом, забрызганным кровью, вбежала на собрание студентка Запольская или Заславская, — точно её имя не упомнюШаблон:Ref+, — с криком: „Я отомстила за Смирнова! Я публично дала пощёчину Россу! Встретив его на улице, окружённого своими сторонниками, я ворвалась в их среду и ударила Росса в лицо; он хотел в меня стрелять из револьвера, но окружающие удержали его, и он успел лишь ударить меня ручкой револьвера в спину с такой силой, что у меня хлынула кровь из горла!“ Её сообщение встречено было аплодисментами и криками одобрения, после чего её увели из зала, чтобы смыть кровь с её лица и платья»[4].

В Цюрихском университете Евгения подружилась с Верой Фигнер[5] и приняла деятельное участие в работе кружка Фричей. Кружок состоял из русских эмигранток в основном из студенческой среды, имевших радикальные, в том числе феминистские убеждения. В связи с инцидентами между русскими эмигрантами, подобными описанному выше, в 1873 году царское правительство издало указ о прекращении обучения русских студенток, доставлявших многочисленные хлопоты зарубежным дипломатическим миссиям России. Указ российского правительства, обвинявшего студенческую молодёжь в безнравственности и радикализме, был воспринят эмигрантками как оскорбление. В ответ на распоряжение правительства вернуться в Россию, Евгения Завадская уехала в Париж, но спустя два месяца всё-таки вернулась в РоссиюШаблон:Sfn.

Народническая деятельность в России и Процесс 193-х

Вернувшись на родину и так и не завершив высшего медицинского образования, Евгения поселилась у матери в имении Хмелевом Воронежской губернии. Там она организовала народную школу и занималась народнической пропагандой среди крестьян. Учитывая незаурядные агитационные способности девушки и её умение находить общий язык с крестьянами, народники предлагали ей заняться составлением народных книг. Так, П. М. Макаревич предложил ей адаптировать к народному чтению монографию Д. Л. Мордовцева «Гайдамачина» (1870)[1]. «Завадская, не можете ли вы написать народную книжку „Гайдамаки“ по Мордовцеву. Главное условие — удобопонятность и простота языка, сжатость и лёгкость изложения. Если согласны, то напишите, есть ли у вас „Гайдамаки“ Мордовцева; если есть, то постарайтесь начать эту работу поскорее»Шаблон:Sfn.

В следующем 1874 году Евгения Флориановна получила место сельской учительницы в школе села Беломестное Новооскольского уезда Курской губернии, попечительницей которой была Софья Субботина — мать сестёр Субботиных, в своё время привозившая своих дочерей в Цюрих. С. А. Субботина предложила ей и ещё одной революционерке-народнице — В. Н. Батюшковой, также скрывавшейся от преследования властей, места в школах, попечительницей которых она являлась, к тому же, Субботина владела в Беломестном собственным поместьем. Как и прежде, Завадская вела народническую агитацию среди крестьян, однако здесь её быстро выдал местный конторщик. Узнав о предстоящем аресте, революционерка скрылась из БеломестногоШаблон:Sfn. Тем не менее, 1 сентября 1874 года она была задержана на станции Прохоровка Курско-Харьково-Азовской железной дороги. 14 сентября в Беломестном была арестована, обыскана и отправлена в Курскую тюрьму сама Софья СубботинаШаблон:Sfn.

При обыске у Завадской были найдены адрес Петра Макаревича, пропагандистская литература и азбука для шифрования. В результате она была привлечена к дознанию по делу о революционной пропаганде и около восьми месяцев находилась в Воронежской тюрьме и Доме предварительного заключения в Санкт-Петербурге, пока за недоказанностью вины не была освобождена из-под стражи[1]. Оказавшись в Санкт-Петербурге по судебным делам, она всё-таки окончила петербургские акушерские курсы. В 1875 году Евгения Флориановна привлекалась к дознанию по делу давшего признательные показания Ивана Лобковского. На этот раз дознание происходило в Херсонском жандармском управлении. Вместе с Евгенией Флориановной к дознанию по делу Лобковского привлекалась и её сестра Мария Флориановна. С сельским учителем-пропагандистом Шаблон:Comment Евгения познакомилась у себя на родине вскоре после возвращении из Франции. В связи возбуждением против неё более раннего судебного Процесса по делу о пропаганде в империи, следствие по делу Лобковского в отношении неё по высочайшему повелению было прекращено 10 марта 1877 и объединено с предыдущимШаблон:Sfn.

Но уже месяц спустя девушка была вновь привлечена к дознанию по политическому делу, на этот раз по делу Олимпиады Евграфовны Кутузовой — жены итальянского бакуниста-анархиста Карло Кафьеро. Завадская обвинялась в хранении революционных воззваний, а также стихотворений противоправительственного содержания. Это дело в отношении неё по высочайшему повелению 11 сентября 1877 было также прекращено в связи с установлением за нею негласного надзора, не ограничивавшего её в выборе места жительства. Но ещё до этого, 5 мая 1877 года, она судилась Особым присутствием Сената Российской империи по политическому обвинению в принадлежности к сообществу, стремившемуся ниспровергнуть существовавший строй или по так называемому «Процессу ста девяноста трёх». Подготовка к нему заняла несколько лет, по этой причине решения по другим аналогичным делам в отношении Завадской несколько раз откладывались до принятия решения по общему для всех крамольных народников делуШаблон:Sfn.

В рамках этого процесса осенью 1877 года она была всё-таки арестована и заключена в санкт-петербургский Дом предварительного заключения. Суд по Процессу ста девяноста трёх проходил в Петербурге с 18 октября 1877 года по 23 января 1878 года. На самом процессе Евгения присоединилась к обвиняемым, решившим бойкотировать суд, поскольку судебные заседания были объявлены закрытыми, по этой причине 10 ноября 1877 года она была удалена из зала судебных заседаний. Приговор Особого присутствия Правительствующего сената, вынесенный в отношении обвиняемой 23 января 1878 года, оправдал её. Она была освобождена из-под стражи и передана на поруки ещё до окончания суда в начале января 1878 года[6]. После суда Евгения осталась в столице, где проживала вместе с А. В. Якимовой, впоследствии Диковской, и В. П. Рогачёвой. Принимала участие в сходках у А. И. Корниловой-Мороз, участники которых занимались обсуждением возобновления революционной деятельности. На этих собраниях она, в числе других участниц, разработала народническую программу революционных действийШаблон:Sfn. Группа из сорока человек, представленная как старыми «чайковцами» (Ю. Н. Богданович и А. И. Иванчин-Писарев, М. П. Лешерн-фон-Герцфельд, В. Н. Фигнер, Е. Н. Фигнер, А. К. Соловьев, Д. А. Клеменц, С. Л. Перовская, Т. И. Лебедева, С. В. Мокиевский-Зубок, Н. А. Саблин, Н. А. Морозов, А. Д. Кувшинская, А. И. Корнилова-Мороз, А. И. Степуро-Сердюков и его жена Анна Адриановна Сердюкова), так и новыми участниками (Е. Ф. Завадская, А. В. Якимова), ставила перед собой задачу реанимировать «Большое общество пропаганды». Летом 1878 года из-за многочисленных арестов группа сама собой прекратила своё существование, а её остатки влились в организацию «Земля и воля»[7].

8 февраля 1878 года Евгения Флориановна покинула Санкт-Петербург и уехала в поездку по центральным губерниям. Сначала она побывала в Рязани, весной посетила сестёр Кутузовых в имении Лялино Тверской губернии. У упоминавшейся О. Е. Кутузовой-Кафьеро были сёстры Александра, Надежда и Анна Кутузовы, Елена Евграфовна Кутузова была замужем за критиком и публицистом-народником Варфоломеем Зайцевым и жила, судя по всему, с мужем в эмиграции. В апреле и мае, чтобы изучить положение крестьянства, совместно с А. В. Якимовой и О. Е. Кутузовой-Кафьеро по подложному паспорту Е. Ф. Завадская побывала в Ярославской и Нижегородской губернииШаблон:Sfn. После Нижнего Новгорода она приехала в Воронеж, где поселилась у бывшей надзирательницы местной тюрьмы. С 1874 года, когда они познакомились в Воронеже во время пребывания Завадской в Воронежской тюрьме после задержания на станции Прохоровка за пропагандистскую деятельность в школе села Беломестное, эта женщина успела стать сообщницей народников. По словам друзей-революционеров, у себя на родине Евгения Флориановна пользовалась всеобщей любовью культурной среды Воронежа[6].

Некоторое время девушка также проживала в окрестностях Валуек. Там она, а также бывший сельский писарь Пётр Волков и дворянин Николай Литошенко, распространяли антиправительственную пропаганду среди крестьян[1].

Ссылка в Сольвычегодск и замужество

Шаблон:Main

Файл:Andrej Afanas'evich Franzholi.jpg

Несмотря на оправдание Е. Ф. Завадской по процессу 193-х, 30 июля её вновь задержали. Решением министра внутренних дел А. Е. Тимашева она была отправлена по этапу в административную (то есть, внесудебную) ссылку в город Сольвычегодск Вологодской губернии под гласный надзор полиции, при этом срок ссылки исчислялся с 28 сентября 1878 годаШаблон:Sfn. Сведений об этом периоде жизни Завадской сохранилось крайне мало. В Сольвычегодске Евгения Флориановна встретилась с другим ссыльным, Андреем Афанасьевичем Франжоли, будущим членом Исполнительного комитета партии «Народная воля». В письме 1879 года к братьям Николаю и Тимофею из сольвычегодской ссылки Андрей Франжоли описывал мытарства ссылаемых: «Жандармы московские ― сволочь первостатейная ― хлыщи, нахалы, глупцы, так и просят, чтобы плюнуть в их пошлейшую образину. Это не моё единичное мнение, другие испытали на себе их мерзость во всём её безобразии; так, Завадскую, сосланную сюда, они оскорбляли подлейшим образом: не стесняясь, вели циничные разговоры, кричали на неё, топали ногами и чуть не прибили. И это такая паскудная ничтожная тля, как простые жандармы куражатся над больным, измученным человеком, что же ждать от более властных хищников»[8].

С его же слов стало известно, что ссыльных в Сольвычегодске сначала было лишь трое: он, Завадская и народник Фёдор Щербина, будущий известный земский статистик и член-корреспондент Императорской Академии наук, живший с женой. Андрей Афанасьевич жил на квартире Щербины, по его оценке, «по-барски», а Евгения Флориановна жила отдельно — «по-крестьянски»[8]. В 1879 году молодые люди решили соединить свои судьбы. Лев Тихомиров отмечал, что их брак был невенчанным, то есть, гражданским[9].

С этого времени биографии двух молодых революционеров стали неотделимы друг от друга до самой их смерти. Е. Ф. Завадская сопровождала своего мужа всюду, куда его забрасывала судьба, и участвовала во всех мероприятиях, участником которых становился Андрей Афанасьевич. Биографии их были во многом схожи: оба учились, но не завершили высшего образования, обоих связывала медицина, оба предпочли ей революционную деятельность, не сулившую материальных благ, оба занимались агитационной работой в среде крестьянства, оба привлекались к дознанию Херсонским жандармским управлением, но до ссылки в Сольвычегодск их пути не пересекались, оба участвовали в процессе 193-х, оба они бойкотировали его заседания и оба отправлены в далёкую от их родных южных губерний северную ссылку[9]. В Сольвычегодске жизнь молодой семьи была неразрывно связана с жизнью остальных ссыльных, Завадская и Франжоли вызывали к себе их внимание и сочувствие[10].

16 марта 1880 года эта молодая пара, а также вновь прибывшие ссыльные Шаблон:Comment, муж и жена И. В. Калюжный и Н. С. Смирницкая совершили побег из ссылки. Своеобразным сигналом для побега явился взрыв в Зимнем дворце, осуществлённый Степаном Халтуриным 5 февраля 1880 года. Беглецы добрались до Казани, доехали до Москвы, а затем при помощи членов организации «Народная воля» попали в столицу, где примкнули к этому новому революционному сообществу[11].

Участие в «Народной воле»

Всё это время и до конца пребывания в России Завадская и Франжоли находились на нелегальном положении. В 1880 году супруги были приняты в члены Исполнительного комитета партии «Народная воля»[12]. В Петербурге Евгения Флориановна вела агитацию в кружках рабочей молодёжи. Поскольку к этому времени её муж был болен и не выходил из дома, она ухаживала за ним. Лев Тихомиров писал об этом: «Детей у них не было. А жили они неразлучно вместе, в самом нежном дружелюбии, в самой трогательной заботе друг о друге»[9]. Летом 1880 года супруги уехали в Москву, откуда вернулись в столицу лишь перед Новым годом. К этому времени Евгения Флориановна была хозяйкой конспиративной квартиры, снятой на чужое имя. Первомартовцы были заняты подготовкой к очередному покушению на императора Александра II, поэтому им была необходима квартира для хранения взрывчатых веществ, которая не вызывала бы подозрения у властей. Квартира больного, малоподвижного Андрея Франжоли с его заботливой супругой была именно таким местомШаблон:Sfn.

Роль Евгении Завадской в убийстве императора 1 марта 1881 года была, скорее, пассивной. После совершения террористического акта Андреем Желябовым, Софьей Перовской, Николаем Кибальчичем и другими террористами супруги по распоряжению Исполнительного комитета уехали на Кавказ, где Андрей Франжоли некоторое время лечился от своей болезни, природу которой врачи так и не сумели раскрыть: его кости сделались необыкновенно хрупкими, так что ломались от малейшего неосторожного движения. Некоторые бытовые подробности семейной жизни Франжоли, его болезни и примеры заботы Завадской о своём муже в воспоминаниях «Памяти Коковского», опубликованных Львом Тихомировым в «Вестнике Народной воли» в 1885 году, сообщила революционерка-народница Неонила Салова («Рассказ С…»). В частности, она рассказала о том, как в 1881 году, будучи в Петербурге, по неосторожности предположила в присутствии больного Андрея атаксию в качестве диагноза его странного заболевания, чем вызвала его необыкновенную тревогу[13]:

Шаблон:Начало цитатыВообще, конечно, я поступила крайне неосторожно, но, в конце концов, была уверена, что всё обошлось прекрасно. Но вот теперь прибегает ко мне Женичка (Завадская) и сообщает, что с мужем её бог знает, что делается. Оказалось, что от меня он отправился в одно знакомое семейство и там почувствовал себя совсем дурно. Очевидно, разговор у меня произвёл на него страшное впечатление. Он казался совершенно расстроенным и не в состоянии был двигаться. Его привезли домой, и с тех пор он лежит совсем больной, чувствуя себя с каждым днём хуже. Женичка просила меня свести его в клинику, на консультацию, и попросить доктора, чтобы он успокоил больного, а настоящую болезнь сказал бы мне, а не ему.Шаблон:Конец цитаты

После лечения минеральными водами Завадская и Франжоли осенью 1881 года возвратились в Москву. В Москве семья революционеров приняла самое деятельное участие в организации «Христианского братства» — тайного общества, основанного народовольцами для влияния на раскольников, сектантов и всех противников официальной церкви, типография этой организации также находилась на их квартиреШаблон:Sfn. К этому периоду семейной жизни Завадской относятся вспоминания мемуаристки Л. В. Фёдоровой (Панютиной) (1851—1936), жены минералога и кристаллографа, участника революционного движения Е. С. Фёдорова. Друг Е. С. Фёдорова Н. Н. Дерюгин, родом из города Валуйки, Воронежской губернии, был женат на сестре мемуаристки — Э. В. Панютиной, и был дружен с Я. А. Харкеевичем — мужем Марии Флориановны Завадской: «По воскресеньям мы отводили душу у наших, забираясь туда с утра. […] Там продолжали собираться нелегальные: Лопатин, два брата <Лев и Савелий> Златопольские, ИваницкаяШаблон:Ref+, Любатович, СтепулинШаблон:Ref+, Салова, Морейнис, Франжоли, Завадская, Вера Фигнер — и другие, легальные, как-то: Протопопов и Кривенко — литераторы»[14].

Мемуаристка утверждает, что среди названных приходил и Сергей Дегаев, хороший знакомый Е. С. Фёдорова и Н. Н. Дерюгина, провокатор охранного отделения, нанятый Г. П. Судейкиным, впоследствии выдавших основных вожаков «Народной воли»: «Я больше всех симпатизировала Завадской. Она — сестра жены большого приятеля Николая Николаевича [Дерюгина] и несчастная. Её гражданский муж Франжоли, арестованный в Одессе, при переезде в Петербург выскочил из вагона, намереваясь бежать, ушиб позвоночник. У него, должно быть, сделалась атаксия, он еле ходил, и его приходилось переворачивать при сильных болях. Жена его очень любила и даже впоследствии не перенесла его смерти и лишила себя жизни. Она как-то, смотря на детей, сказала мне при виде моей возни с ними: „Я понимаю Вас, какое счастье иметь ребёнка от любимого человека, как я бы хотела этого, но для меня это уж несбыточная мечта“. Мне с этих пор она стала ещё милее»[14].

После многочисленных арестов среди московских народовольцев в 1882 году Завадская и Франжоли покинули Москву и уехали в Саратов, где некоторое время поддерживали связи с В. П. Дегаевым, в то время ещё окончательно не разошедшимся с революционным движением агентом Г. П. Судейкина и младшим братом Сергея ДегаеваШаблон:Sfn. Уехав затем в Харьков, они встретились там с Верой Фигнер, с которой Евгения Флориановна была дружна ещё со времени их совместной учёбы в Цюрихском университете. Вера Николаевна намеревалась дать супругам новое партийное поручение, но ввиду тяжёлого состояния Андрея Франжоли была вынуждена отказаться от этой идеи[5].

Смерть и реакция на неё в революционном сообществе

После ареста Веры Фигнер в феврале 1883 года Завадская увезла тяжело больного мужа за границу. В мае они поселились в Женеве. Лев Тихомиров писал, что ему было трудно вообразить судьбу Андрея Афанасьевича в России в случае его ареста. Завадской понадобилось немало дипломатического искусства, чтобы получить паспорта для двух человек, неважно, фальшивые или настоящие, и каким-то образом беспрепятственно пересечь границу. Вид страданий бесконечно дорогого человека стал невыносимой пыткой для любящей женщины[9]. 6 августа 1883 года Андрей Афанасьевич скончался, после смерти мужа Е. Ф. Завадская приняла смертельную дозу опиума[15].

В посмертной записке Евгения Флориановна сообщила, что приняла добровольную смерть с согласия своего мужаШаблон:Sfn. Лев Тихомиров вспоминал, будто бы смерть супругов была совместным, предварительно обговорённым актом. Андрей Франжоли склонял Завадскую к суициду, а та «как будто колебалась и не хотела умирать». Сам Тихомиров не был непосредственным свидетелем семейной драмы и описывал произошедшее со слов не названной им свидетельницы[9]:

Шаблон:Начало цитаты<Франжоли> лежал живой, но молча и как будто в забытьи, однако делал Завадской рукой знаки, которые, как теперь можно понять, звали её за Франжоли, к нему. Вероятно, он только что принял яд (то есть опиум), который уже начал действовать, но Франжоли ещё не заснул. Завадская же была очень нервная и взволнованная. В руках у неё был пузырёк, но так как у них постоянно возились с лекарствами, то это не возбуждало никакого подозрения. Наконец Завадская прямо попросила приятельницу оставить её одну, так как она страшно устала. […] Приятельница удалилась и видела, уходя, что Завадская прилегла на грудь Франжоли и как будто готовилась вздремнуть. Через несколько часов знакомые снова зашли к Франжоли и застали обоих уже мёртвыми. Андрей лежал на кровати. Евгения, сидя рядом на стуле, обняла его руками и лежала головой на груди его. На полу валялся пустой пузырёк от опиума. Все усилия оживить отравившихся остались тщетны. Бывший помощник аптекаря хорошо рассчитал дозы яда, у обоих безусловно смертельные.Шаблон:Конец цитаты

Народоволец Н. А. Морозов считал, что одной из причин самоубийства Завадской, помимо личного мотива, послужило общее разочарование от разгрома народовольческого движения в России и невозможность в связи с этим вернуться на родину. Он писал: «Едва ли кто-нибудь помнит теперь Франжоли и Завадскую, за исключением оставшихся в живых их товарищей, а между тем и в том, и в другом скрывались все задатки для того, чтобы при благоприятных обстоятельствах, стать в ряду самых видных общественных деятелей своей родной страны, а героями они всегда были». И в другом месте своих воспоминаний бывший заключённый Шлиссельбургской крепости повторил мотив забытости супругов-революционеров: «С тех пор прошло много лет, и новые, молодые и полные сил поколения пришли на смену старым борцам за свободу. Никто теперь не помнит ни Франжоли, ни Завадской. Но и их доля есть в том могучем потоке жизни, каким разлился теперь ручей освободительного движения 70-х гг. Оба были типическими представителями того материала, из которого строился когда-то Исполнительный комитет „Народной воли“ в самый громкий период своей деятельности»[16].

На их кончину откликнулась статьёй «Два гроба» женевская эмигрантская газета «Общее дело»Шаблон:Sfn. Эмигрантский «Вестник „Народной воли“» опубликовал некролог за авторством Льва Тихомирова о трагической смерти двух революционеров. В письме к П. Л. Лаврову от 6 августа по старому стилю, над которым Л. А. Тихомиров работал два дня, он писал так, ещё не зная о гибели Е. Ф. Завадской: «Сейчас получил известие, что вчера умер в Женеве Франжоли. Нужно отправляться на похороны. Хороший был когда-то человек, но в последнее время так мучился, так заживо сгнил, что уже, напротив — за него скорее можно порадоваться. Но жена (Завадская) будет, конечно, убиваться. Сколько лет жизни она на него убила, ходя за калекой… Хочу её пригласить к себе, а то ей очень уж тоскливо будет. Вообще жаль её, а не его».[17].

Много позднее Л. А. Тихомиров в своих воспоминаниях «Тени прошлого» посвятил Е. Ф. Завадской и А. А. Франжоли большую главу «Революционная элегия». В ней он действительно в элегических тонах описывал двух революционеров: «Андрей Франжоли и Евгения Завадская встают какими-то загадочными, грустно-покорными тенями. Так и хочется сказать им: зачем вы так тихо шепчете, отчего не скажете громче, для чего вы жили и томились и нашли ли где-нибудь то, чего не получили здесь, среди нас?» Мемуарист отмечал, что оба революционера были очень хорошими людьми, и у них было всё для того, чтобы оставить по себе какую-нибудь память. Но их жизнь закончилась, и «не разберёшь за ней ничего, кроме туманной светящейся полосы без определённого содержания, хотя это всё же полоса света, а не тьмы». Л. А. Тихомиров считал, что Евгения Флориановна могла бы рассчитывать на более выдающуюся будущность, если бы не любовь к Андрею Франжоли, поскольку она «уже не имела самостоятельного бытия, жила при Андрее, для Андрея, с ним бы пошла всюду и без него никуда»[9]:

Шаблон:Начало цитатыВо всяком случае, деятельность её была мелкая, незаметная. Но саму личность Завадской я хорошо помню. Тихая, скромная, молчаливая и замкнутая, она была очень умна и производила впечатление натуры, богатой внутренними силами. Это чувствовали все окружающие и постоянно очень уважали её. Конечно, она была способна к крупному, серьёзному делу. Почему она не бралась ни за что подобное? Потому ли, что не находила ничего способного её удовлетворить? Потому ли, что крупное дело требует от человека всецело отдаться ему, а Завадская не могла уже этого сделать с тех пор, как встретилась с Франжоли? Может быть, она не умела делить своего сердца — а полюбила она своего Андрея действительно всей душой. В нём она встретила нежную, любящую натуру, в которой можно было поместить всё своё чувство.Шаблон:Конец цитаты

Современный исследователь рода Франжоли А. М. Молодцов называет брак Андрея Афанасьевича и Евгении Флориановны «революционно-трагедийно бездетным» и сравнивает его с браком младших дочерей Карла Маркса и Женни фон Вестфален — Лауры Лафарг с Полем Лафаргом, закончившегося обоюдным суицидом, и Элеоноры Эвелинг с Эдуардом Эвелингом, в котором суицидом закончила жизнь лишь дочь Карла МарксаШаблон:Sfn.

Комментарии

Шаблон:Примечания

Примечания

Шаблон:Примечания

Литература

Шаблон:ВС

Партнерские ресурсы
Криптовалюты
Магазины
Хостинг
Разное

  1. ↑ 1,0 1,1 1,2 1,3 Шаблон:Публикация
  2. ↑ Шаблон:Публикация
  3. ↑ Шаблон:Публикация
  4. ↑ 4,0 4,1 Шаблон:Публикация
  5. ↑ 5,0 5,1 Шаблон:Публикация
  6. ↑ 6,0 6,1 Шаблон:Публикация
  7. ↑ Шаблон:Публикация
  8. ↑ 8,0 8,1 Шаблон:Публикация
  9. ↑ 9,0 9,1 9,2 9,3 9,4 9,5 Шаблон:Публикация
  10. ↑ Шаблон:Публикация
  11. ↑ Шаблон:Публикация
  12. ↑ Шаблон:Публикация
  13. ↑ Шаблон:Публикация
  14. ↑ 14,0 14,1 Шаблон:Публикация
  15. ↑ Шаблон:Публикация
  16. ↑ Шаблон:Публикация
  17. ↑ Шаблон:Публикация
Источник — http://wikihandbk.com/ruwiki/index.php?title=Русская_Википедия:Завадская,_Евгения_Флориановна&oldid=9889380