Русская Википедия:Цензура в Российской империи
Цензу́ра в Росси́йской импе́рии — контроль государственных органов Российской империи над содержанием и распространением информации, в том числе печатной продукции (книг, газет и журналов), музыкальных, сценических произведений, произведений изобразительного искусства и раннего кинематографа. Цензура в различное время проводилась разными инстанциями: так, вплоть до середины XVIII века её осуществляли непосредственно императоры России, до конца века — Синод, Сенат и Академия наук, начиная с XIX века — Министерство народного просвещения и его преемник в делах цензуры — Министерство внутренних дел.
История цензуры в Российской империи берёт начало задолго до самого появления империи и датируется второй половиной XI века (Киевской Русью) — первая древнерусская книга, включившая индекс запрещённых изданий, датирована 1073 годом; на протяжении нескольких столетий все подобные списки на Руси являлись переводными, аутентичный древнерусский индекс был создан только в XIV веке; вплоть до начала XVI века количество индексов (равно как и запрещённых изданий) постоянно увеличивалось[1]. В Русском царстве цензура впервые получила некоторого рода «официальный статус» — будучи документально утверждённой в принятом «Стоглаве», она была направлена на борьбу с отступлениями от церковных догматов и священных текстов, ересью и расколом[2].
Существенные изменения наступили уже во время существования империи — в ходе реформ Петра I, положивших начало разделению цензуры на «духовную» и «светскую»[3]; окончательное разделение полномочий и установление ответственных организаций пришлось на время правления императрицы Елизаветы Петровны. Этот же период примечателен появлением первых частных журналов, что в значительной мере способствовало развитию журналистики в Российской империиШаблон:Sfn. Далее, на период реформ Екатерины II, приходится одно из важнейших событий в истории Российской империи — учреждение института цензуры и введение профессии цензора. Правление Павла I, продолжившего дело своей предшественницы, вошло в историю как время расширения областей, подвергаемых государственному контролю[4]; при Александре I же, наоборот, цензура была ослаблена[2]Шаблон:Sfn. Со второй половины XIX века (начиная с Александра III) свобода печати значительно сократилась; это время вошло в историю журналистики как эпоха большого количества репрессий в отношении издателейШаблон:Sfn.
В сфере цензуры были заняты многие классики русской литературы, в то же время фигура цензора представлялась ими гротескной и регулярно становилась мишенью для сатиры. Имперской цензуре наследовала советская, перенявшая многие её черты и сохранившаяся до 1990 года.
Исторические предпосылки
Киевская Русь — Великое княжество Московское
Файл:Izbornik page.jpg
Страница «Изборника 1073 года»
На территории Российской империи цензура появилась задолго до первых законов или предписаний, официально регламентирующих её характер и полномочия — и, что немаловажно, задолго до самого появления империи как таковой. Так, в частности, ко времени существования Киевской Руси относится первый древнерусский список, включивший перечень отрече́нных книг, «Изборник 1073 года» (переписанный с болгарского оригинала, предположительно созданного по инициативе царя Симеона I), который был, по мнению ряда историков, составлен по заказу великого князя Изяслава Ярославича и позже переадресован князю Святославу Ярославичу[1]. «Ответы Анастасия Синаита», основную часть «Изборника», следующим образом характеризует О. В. Творогов: «…обширный свод выписок из библейских книг и сочинений авторитетнейших византийских богословов и проповедников: Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, Максима Исповедника, Кирилла Александрийского и др. Статьи содержат материал по различным вопросам догматического богословия, христианской нравственности и мироведения»[5].
«Изборник», включивший древнейший список отреченной литературы на Руси, впрочем, не отражал реалии своего времени; так, Н. А. Кобяк отмечает, что из 23 перечисленных апокрифических сочинений в старославянской и древнерусской литературе в переводах и адаптациях было известно только около девяти. Второй переводной работой, содержавшей индекс запрещённых книг, стал «Тактикон» монаха Никона Черногорца. Историк Д. М. Буланин пишет: «В Древней Руси компиляции Никона Черногорца пользовались исключительной популярностью — в редком сборнике, в редком оригинальном средневековом сочинении нет выписок из „Пандектов“ или „Тактикона“. Статьи из Никона Черногорца были довольно рано включены в славянский устав. Особенно популярны компиляции Никона Черногорца становятся в конце XV—XVI вв.; у писателей этого времени (Иосиф Волоцкий, Вассиан Патрикеев, Максим Грек, Зиновий Отенский и др.) постоянно встречаются ссылки на Никона Черногорца или выписки из его сочинений»[6].
Первым истинно славянским списком запрещённых книг учёные называют индекс, размещённый в «Погодинском Номоканоне», датированном XIV веком — он впервые включил произведения славянского автора, болгарского священника Еремии: его компилятивную «Повесть о красном древе» и некоторые другие работы. Индекс включал тексты религиозного содержания, в том числе популярные позднее у «жидовствующих» — «Шестокрыл», «Логику» и «Космографию». Вплоть до начала XVI века количество индексов запрещённых книг регулярно увеличивалось, сами же списки пополнялись новыми произведениями, признаваемыми «ложными и отреченными», однако сдержать массивный наплыв литературы из Византии и южнославянских стран они не могли; Кобяк заключает: «Расширение списков отреченных книг имело ту же цель, что и характерные для конца XV века поучения Иосифа Волоцкого против „неполезных повестей“ и Нила Сорского против „небожественных“ писаний. Но так же как эти поучения, списки далеко не полностью достигали своей цели[1]».
Русское царство
Файл:Stoglav (title).jpg
Титульный лист «Стоглава»
«Официальная» история цензуры в отношении книгоиздателей, отмечает Г. В. Жирков, началась в Русском царстве (в середине XVI века), когда в целях укрепления положения Церкви в борьбе с еретическими движениями был созван Стоглавый собор[7]. Принятый собором сборник решений «Стоглав», состоящий, по сути, из вопросов царя и подробных ответов служителей церкви на них, а также соответствующих постановлений, содержал раздел «О книжных писцах», дававший духовным властям право конфисковать неисправленные рукописи. Таким образом, замечает Жирков, в стране вводилась предварительная цензура всех изданий перед продажей. Помимо прочего, собор предлагал провести ревизию уже имевшихся в обращении книг, что, считал историк, можно назвать «последующей цензурой»[8].
Принятый в 1551 году «Стоглав» стал первым цензурным документом на Руси. Его появление было реакцией на развитие древнерусской книжности и появление большего числа новых литературных памятников, содержание которых не всегда одобрялось церковью и государством. В период с 1551 по 1560 год было издано до 12 грамот и актов, устанавливающих новые меры и правила в соответствии со «Стоглавом»[9]. Цензурная деятельность церкви, регламентируемая принятым документом, была ориентирована в основном на борьбу с отступлениями от церковных догматов и священных текстов, ересью и расколом. Множество «отступников» бежало за границу — в частности, в Литву; туда же, опасаясь преследований со стороны осифлянской верхушки церкви, отправились Иван Фёдоров и Пётр Мстиславец[10]. Одной из весомых причин, побудивших издателей к бегству за границу, послужил протест части священников — переписчиков, которые с изобретением печатного станка остались без дела (печатать книги было быстрее и экономически целесообразнее). Фёдоров и Мстиславец были обвинены в ереси. После пожара в типографии, произошедшего в 1566 году, издатели окончательно решили покинуть Москву. «Зависть и ненависть нас от земли и отечества и от рода нашего изгнали и в иные страны, неведомые доселе», — написал позже И. Фёдоров[11].
В XVII веке неоднократно вводились запреты на использование книг, созданных на территории современных Украины и Белоруссии. К примеру, в 1626 году по рекомендации киевского митрополита Иова Борецкого в Москве был издан «Катехизис» Лаврентия Зизания. Многие представители российского духовенства посчитали, что в «Катехизисе» есть еретические утверждения; в феврале 1627 года в Книжной палате московского Печатного двора прошёл диспут между Зизанием и русскими справщиками. По завершении дискуссии тираж «Катехизиса» был уничтожен; последовавший за этим запрет на ввоз в Россию книг «литовской печати» и указ об изъятии таких книг из русских церквей датирован 1628 годом[12]. После реформ патриарха Никона массово изымались книги, изданные по благословению его предшественников на патриаршем престоле, а также старообрядческие сочинения. Цензура распространялась и на иконопись — в октябре 1667 году был подготовлен указ, запрещающий неискусным иконописцам писать иконы; запрещалось также принимать неосвидетельствованные иконы в лавках и торговых рядах[13].
Цензуре подверглось и «лубочное» творчество — гравированные на липовых досках и раскрашенные от руки рисунки, изображавшие по преимуществу религиозные сюжеты[14], вызывали негодование церковнослужителей. Патриарх Иоаким строжайше запретил их распространение (после 1674 года), конфискованные лубочные картинки сжигали[4]. В 1679 году царь Фёдор III Алексеевич указал создать «Верхнюю» (дворцовую) типографию. Она предназначалась для издания трудов Симеона Полоцкого, учившего детей царя Алексея Михайловича. Типография создавалась для того, чтобы обойти церковную цензуру для царского любимца. Руководил государевой типографией Сильвестр (Медведев). В 1683 году патриарху Иоакиму удалось добиться закрытия неподконтрольной ему типографии, а после свержения царевны Софьи книгохранитель московского печатного двора Сильвестр (Медведев) был казнён. Ещё до приведения в исполнение смертного приговора его сочинения были запрещены Собором 1690 года в Москве и преданы сожжению[15][16]. В октябре 1689 года в Москве по обвинению в ереси живьём сожжены в срубе немецкий мистик Квирин Кульман и его последователь Конрад Нордерман, надеявшиеся убедить российские власти построить «евангельское царство», которое распространилось бы из Москвы на весь мир. Вместе с еретиками сжигались изъятые в ходе следствия еретические сочинения[17].
Реформы Петра I
Файл:Духовный регламент.jpg
Титульный лист
«Духовного регламента»
Подавляющее большинство современных историков сходятся во мнении, что в истории цензуры важную роль суждено было сыграть светскому книгопечатанию, начало которого в России датировано 1700-м годом, когда Пётр I дал своему другу, амстердамскому купцу Янну Тессингу, монопольное право в течение пятнадцати лет печатать книги для России — ввозить и продавать их. Тогда же были установлены штрафы за торговлю печатной продукцией иных иностранных типографий и введено требование, согласно которому книги должны были печататься «к славе великого государя», а «понижения нашего царского величества <…> и государства нашего<…> в тех чертежах и книгах не было»[18].
Единственным цензором всё это время был сам царь, а вся книгопечатная отрасль находилась в руках государства; Рейфман писал: «В лице Петра сосредоточено всё издательское дело страны; он сам редактор, переводчик, издатель, заказчик. Сам он и отбирает, и контролирует печатную продукцию. Мимо него не проходит ни одна печатная строка»[18]. Законодательные изменения, касающиеся цензуры, были проведены Петром в рамках церковной реформы — царь впервые ввёл ограничения полномочий церкви в области книжной цензуры. В соответствии с решением самодержца монахам были запрещены сами инструменты для письма:Шаблон:Quotation
Через четыре года в Санкт-Петербурге и Москве были открыты первые гражданские — в противовес церковным — типографии. В 1718 году царь приказал Феофану Прокоповичу разработать план преобразования церковного управления по образцу гражданских коллегий. Спустя два года текст регламента был представлен Петру. Царь внёс в него некоторые изменения, и после обсуждения в Сенате документ был единогласно принят без каких-либо поправок[19]. Согласно принятому решению уже год спустя, в 1721-м, был организован специальный цензурный орган, подконтрольный церкви, — Духовный коллегиум, на первом же заседании переименованный в Святейший Синод. В коллегиум входили десять человек, из которых только трое были архиереями, а остальные семеро — людьми светскими. Духовный регламент, по которому действовал коллегиум, описывал эту организацию так: «Коллегиум — правительское под державным монархом есть и от монарха установлено»[20].
В этом же году впервые была введена предварительная цензура и соответствующий орган, за её осуществление ответственный — Изуграфская палата; она была учреждена Петром в качестве меры противодействия торговле «листами разных изображений самовольно и без свидетельства» на Спасском мосту. «Под страхом жестокого ответа и беспощадного штрафирования» печать гравированных лубочных листов и парсун была запрещена; уже к 1723 году данное постановление стало относиться и к «неисправным» царским портретам. Параллельно с этим, пишет Блюм, была осуществлена попытка введения аналогичной обязательной цензуры для книг — относилась она, уточняет исследователь, исключительно к изданиям, не канонизированным церковью богословским сочинениямШаблон:Sfn.
Кроме того, Пётр положил конец монополии церкви в вопросах печатного дела. В 1708 году он начал принимать меры по введению гражданского алфавита, первые эскизы к которому сделал сам. Были также приглашены иностранные гравёры, чтобы обеспечить должное качество иллюстрирования выпускаемых книг. Были построены бумажные фабрики и новые типографииШаблон:Sfn.
Во время петровского правления в России появилась первая печатная газета («Ведомости» с 1702 по 1728 год) — и, соответственно, первая цензура в периодике; Пётр лично контролировал её издание, и многие публикации могли увидеть свет только с санкции царяШаблон:Sfn. Несмотря на то, что цензура приобрела «светский» характер, церковь оставалась органом, ограничивавшим распространение «неугодной литературы»: так, в 1743 году Святейший синод Русской православной церкви запретил ввоз из-за границы книг, напечатанных на русском языке, а также перевод иностранных книг[4]. Под надзор церкви также попали «вольные типографии» в Киеве и Чернигове, занимавшиеся в основном выпуском богословской литературы[3].
Реформы Елизаветы Петровны
Шаблон:Врезка Окончательное разделение цензурных функций было утверждено императрицей Елизаветой Петровной, постановившей, чтобы «все печатные книги в России, принадлежащие до церкви и церковного учения, печатались с апробацией Святейшего Синода, а гражданские и прочие всякие, до церкви не принадлежащие, с апробацией Правительствующего Сената». При этом, отмечает Жирков, цензура при императрице носила несколько «неупорядоченный» характерШаблон:Sfn; правление Елизаветы было примечательно тем, что императрица стремилась уничтожить все следы предыдущего кратковременного царствования своей свергнутой предшественницы, Анны Леопольдовны[18]. Так, указом от 27 октября 1742 года Елизавета постановила сдать «для надлежащаго в титулах переправления» все книги, напечатанные в период с 17 октября 1740 по 25 ноября 1741[21].
18 сентября 1748 года Синод постановил: «…и буде где у кого найдутся с помянутым известным титулом какие печатные церковные книги, оные собрать… и вынув из них только следующие для исправления одни листы, отослать в типографии, где что печатано, как поскорее без всякого задержания и медления»[21]. Контроль был установлен и за ввозом литературы из-за границы; издания на иностранных языках, продаваемые на территории империи, необходимо было предоставлять на проверку — на предмет упоминания всё тех же нежелательных лиц.
В это же время был усилен контроль церкви над лубочными картинками. Синод запретил требники и требовал контроля за их изданием; цензурные нововведения распространились и на иконопись. Указ от 10 мая 1744 года гласил: «…в деревенских крестьянских избах иконы закопчены, грязны, на них часто не видно ликов; это может привести к насмешкам заходящих в избы иноземных путешественников». Новые правила обязали церковнослужителей следить за чистотой икон и контролировать в этом селян. При этом, однако, положение науки изменилось в лучшую сторону — увеличился объём издания книг, появились новые академики; произошло отделение Университета от Академии. Печать (через контроль над типографиями) была полностью сконцентрирована в руках правительства, но чёткого цензурного законодательства всё ещё не существовало[4].
Реформы Екатерины II
Следующие важные изменения были предприняты при царствовании Екатерины II Великой; значимым событием для русской культуры и, в особенности, журналистики стал указ от 1 марта 1771 года, разрешивший на территории Российской империи печатать книги иностранным подданным (правда, на их родном языке, чтобы не подрывать отечественную экономику). Через пять лет иностранцам было разрешено выпускать и русскоязычную литературу, но под пристальным присмотром Синода и Академии наук. Следующим знаменательным событием для прессы стал закон о вольных типографиях (Шаблон:Сс3 года[22]), приравнявший производство книг к промышленности и давший возможность частным лицам открывать своё делоШаблон:Sfn. Разумеется, печатать было возможно исключительно книги «непредосудительные Православной церкви, правительству, добронравию»[4].
При общем либеральном характере реформ Екатерины II, императрица, однако, обязала Императорскую Академию наук и художеств ужесточить надзор за ввозимыми в страну книгами; многие неугодные издания изымались из продажи и частных коллекций. Указ от Шаблон:Сс3 года[22] содержал такое положение: «В случае самовольного напечатывания таковых соблазнительных книг [противных законам Божиим и гражданским, или же к явным соблазнам клонящихся], не только книги конфисковать, но и о виновных в подобном самовольном издании недозволенных книг сообщать, куда надлежит, дабы оные за преступление законно наказаны были». Таким образом, констатирует Жирков, усиливалась роль полиции в цензуре, её полицейская функцияШаблон:Sfn. Блюм же, комментируя указ 1783 года, называет его не иначе как положившим начало частному книгоиздательскому делу в России; также исследователь замечает, что весьма неосмотрительно данное нововведение возложило предварительную цензуру изданий на полицейские учреждения. Последние, «несмыслённые урядники благочиния» (цитата из книги «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева), к новым обязанностям относились халатно и зачастую, возможно, не имели даже должного образования для выполнения цензурных функцийШаблон:Sfn.
Параллельно с этим была намечена поддержка иностранных мыслителей, в частности, Вольтера и Дидро, всячески поощрялся ввоз в страну литературы просветительского толка[4]. Одновременно, однако, ввозимая в страну литература попала под более пристальное, нежели ранее, внимание. В сентябре 1763 года императрица напомнила, что «в Академии наук продают такие книги, которые против закона, доброго нрава, нас самих и российской нации, которые во всем свете запрещены, как например: „Эмиль“ Руссо, Мемории Петра III <…> и много других подобных», и приказала «наикрепчайшим образом Академии наук иметь смотрение, дабы в её книжной лавке такие непорядки не происходили, а прочим книгопродавцам приказать ежегодно реестры посылать в Академию наук и университет Московский, какие книги они намерены выписывать, а оным местам вычеркивать в тех реестрах такие книги, которые против закона, доброго нрава и нас. Если же будет обнаружено, что такие книги все-таки продаются в лавке, то она будет конфискована и продана в пользу сиропитательного дома[23]». Определённым новаторством императрицы, считает Жирков, была попытка издавать печатный орган, который бы руководил общественным мнением и направлял его, — таким изданием был журнал «Всякая всячина», который должен был затрагивать темы достоинств русского правительства и не концентрировать внимание читателей на имеющихся проблемахШаблон:Sfn.
Учреждение цензуры и профессии цензора
Взволнованная произошедшей во Франции революцией и опасаясь её пагубного влияния на империю[2], Екатерина II приняла решение об учреждении института цензуры и, соответственно, введении профессии цензора. Имеющий неоспоримую для истории России значимость указ был принят Шаблон:Сс3 года; документ гласил: «Никакие книги, сочиняемые или переводимые в государстве нашем, не могут быть издаваемы, в какой бы то ни было типографии без осмотра от одной из цензур, учреждаемых в столицах наших, и одобрения, что в таковых сочинениях или переводах ничего Закону Божию, правилам государственным и благонравию противного не находится»Шаблон:Sfn. Этим же указом фактически запрещалась деятельность всех частных типографий, а предполагаемые к печати издания надлежало представлять на рассмотрение как духовным, так и светским цензорам[24]. Кроме того, в 1797 году были введены специальные должности цензоров еврейских книг — им было необходимо досконально изучать произведения на иврите и идише, исключая из них места, которые можно было счесть нападками на христианство. Цензоры несли персональную ответственность за одобренные книги[25]. «Подобная практика найма евреев для цензуры изданий на еврейском языке сохранялась в областях со значительным еврейским населением вплоть до 1917 года», — пишет Тэкс ЧолдинШаблон:Sfn.
Указ императрицы возымел своеобразное действие: закрыты были только три частные, но при этом крупные типографии в Москве и Петербурге, что привело к плачевным для обеих столиц последствиям — три видных издателя (М. П. Пономарёв, И. Я. Сытин, С. Селивановский) перевели свои предприятия в область, где и продолжили дело. С подписанием указа 1796 года книгопечатание переместилось из главных городов империи в Ярославль, Калугу, Тамбов, Тобольск, Курск, Воронеж, Смоленск и Владимир. Положение издателей было осложнено сначала предварительной цензурой, а с сентября — ещё и централизованной (то есть новые книги просматривали исключительно в двух комитетах — Петербургском и Московском). Эти ужесточения привели к тому, что к концу первого десятилетия XIX века издательская деятельность в провинциях практически прекратилась[26]. Наблюдалось общее ухудшение отношения к ввозимым из-за границы изданиям (включая книги, журналы и любую периодику) — ничто не могло быть доставлено на территорию империи без процедуры прохождения надлежащей цензурной проверкиШаблон:Sfn.
Реформы Павла I
Император Павел I продолжил дело Екатерины, развивая и поддерживая её начинания в области цензуры, причём областей, подвергаемых государственному контролю, стало значительно больше. Так, до начала XIX века им был организован Цензурный совет (с князем А. Б. Куракиным во главе). В последние годы уходящего века, приводит статистику Жирков, в стране было конфисковано 639 томов книг, из которых только на Рижской таможне — 552 тома. В немилость попали Гёте, Шиллер, Кант, Свифт и другие выдающиеся авторы[4].
Для цензурной политики Павла I было также характерно усиление контроля над ввозимыми в страну книгами; цензура была введена во всех имперских портах, спустя непродолжительное время упразднена и сохранена только в Кронштадтском, Ревельском, Выборгском, Фридрихсгамском и Архангельском портах — в остальные ввоз литературы был и вовсе запрещён. Дополнительному контролю подвергали издания, ввозимые через сухопутную границу. Цензурная реформа Павла I логически увенчалась указом от 18 апреля 1800 года, строжайше запретившим ввоз в страну любой литературы на любом языке[27].
Подводя итог цензурной политике Павла I, исследователь истории цензуры П. С. Рейфман писал: «…в период царствования Павла выходит много указов о цензуре, в основном запрещений, ограничений, пресечений, часто самодурных, но имеющих чётко осознанную направленность: отгородить Россию от проникновения „пагубных“ идей революционной Европы, в первую очередь Франции. Все указы, постановления выдержаны в духе распоряжений Екатерины в последние годы её правления. Но и дальнейшее „усовершенствование“ её цензурной политики: создание системы, аппарата, особого учреждения, своеобразной машины, продуманной до деталей. Закладываются основы, вырабатываются правила, определяется устройство дальнейшего существования цензуры. И всем этим занимается, видимо, в значительной степени, лично Павел, придавая цензурным проблемам большое значение, уделяя им много внимания и времени[4]».
Становление цензурного аппарата
Файл:Censorship in Russian Empire.png
«Всѣ три книги одобрены
Ученымъ Комитетомъ
Министерства Народнаго
Просвѣщенія для библіотекъ среднихъ
учебныхъ заведеній, а первыя двѣ
допущены также въ безплатныя
народныя читальни и библіотеки»
Усилия Павла I в деле развития и упорядочения цензуры наиболее результативно продолжил его наследник, Александр I. Одним из первых постановлений императора по этой части стало снятие запрета на ввоз иностранной литературы в страну, возвращение вольным типографиям законного статуса[28]. На эпоху правления Александра I, в частности, пришёлся либеральный «первый цензурный устав» от 9 июля 1804 года; в нём значилось: «…цензура обязана рассматривать все книги и сочинения, предназначенные к распространению в обществе», — то есть, фактически, без разрешения контролирующего органа что-либо издать было невозможноШаблон:Sfn. При кажущейся строгости цензуры с поставленными задачами она справлялась достаточно плохо — Тэкс Чолдин пишет: «…значительное число „вредных“ иностранных сочинений проникало в страну вопреки всем усилиям правительства этого не допустить»Шаблон:Sfn. Также исследователь отмечает, что базой для устава стал принятый в это же время датский цензурный закон, хотя многие его части и не были задействованы. Ключевое различие двух документов заключалось в следующем: датский закон ориентировался в большей степени на карательную, чем на предварительную цензуру, а ситуация же в России разворачивалась таким образом, что полностью отказаться от предварительной цензуры было попросту невозможно. Таким образом, заключает Чолдин, «к ужасу образованных людей, они [российские цензоры] применяли и то, и другое»Шаблон:Sfn.
В документе сохранялась главенствующая роль министерства просвещения, церковные книги продолжали оставаться в ведомстве Синода, цензура для иностранных изданий была отдана почтамтам. Перед органами, осуществлявшими цензурные постановления, ставилась, помимо прочего, задача по воспитанию: «…удалять книги, противные нравственности, но и доставлять обществу книги, „способствующие истинному просвещению ума и образованию нравов“». Либеральный характер нового устава определялся также требованием толкования «двусмысленных мест» в пользу автора сочинения. При этом, отмечает Рейфман, постановления устава совершенно не соблюдались: «…на деле цензоры сразу сделались орудием партий и веяний, господствующих в высших сферах». Полиция продолжала вмешиваться в дела цензуры, на периодические издания часто оказывалось давление, появление новых журналов и газет было затруднено[28]. Добиться результата, заявленного в уставе, не удалось, и в рамках цензурной реформы в 1826 году был принят новый устав. Основные положения его гласили: Шаблон:Quotation Рейфман считает, что этот цензурный устав был «самым благоприятным для литературы из всех существовавших в России указов о цензуре», ибо он отменял предупредительную цензуру и изымал её из ведения полиции[28]. Одновременно с этим, всё же, восемью главами устава, регламентирующими деятельность цензуры, запрещались места в сочинениях и переводах, «имеющие двоякий смысл, ежели один из них противен цензурным правилам» — то есть цензор получил право по-своему улавливать заднюю мысль автора, видеть то, чего нет в произведении, которое он рассматривает; «всякое историческое сочинение, в котором посягатели на законную власть, приявшие справедливое по делам наказание, представляются как жертвы общественного блага, заслужившие лучшую участь»; рассуждения, обнаруживающие неприятное расположение к монархическому правлению; медицинские сочинения, ведущие «к ослаблению в умах людей неопытных достоверности священнейших для человека истин, таковых, как духовность души, внутреннюю его свободу и высшее определение в будущей жизни»Шаблон:Sfn.
В эпоху Александра I основная роль в организации цензурных мероприятий была передана университетам; специальные комитеты были созданы при Московском, Дерптском, Виленском, Казанском, Харьковском университетах. Цензорами становились непосредственно деканы[27]. Был утверждён устав церковной цензуры, согласно которому основные цензурные функции возлагались на Святейший Синод. Под руководством Амвросия (Протасова) был создан комитет, занимавшийся цензурой проповедей, в Казани, а затем и в других городах империи. Жирков отмечает, что с годами увеличилось число регулярно вносимых в устав поправок и дополнений, что в конечном итоге привело к значительному расширению круга ведомств и учреждений, имевших право цензурирования, — что, по мнению историка, вело к произволу цензоровШаблон:Sfn.
Цензура при А. И. Красовском и С. С. Уварове
В 1826 году в должность цензора Главного цензурного комитета занял А. И. Красовский, уже к 1832 году ставший председателем Комитета иностранной цензурыШаблон:Sfn. При нём были произведены структурные изменения в цензурных органах; так, был учреждён Верховный цензурный комитет, состоявший из трёх членов — министров народного просвещения, иностранных и внутренних дел. Отличавшегося редкой некомпетентностью и служебным рвением Красовского критиковали именитые современники — А. С. Пушкин, Н. И. Греч, И. С. Аксаков и многие другие[29].
Многолетнее пребывание у власти Красовского, продвигавшегося по карьерной лестнице семимильными шагами, привело к расцвету бюрократии в цензурных ведомствах и огромным завалам в работе цензоров — с тем неимоверным количеством материалов, которые отвергались с его подачи, сотрудники цензурных учреждений попросту не могли справиться. Завалы в работе долго не могли расчистить даже после смерти Красовского в 1857 годуШаблон:Sfn. Блюм, в свою очередь, отмечал, что Александр Иванович за годы службы буквально стал фольклорным героем, «символом цензурного идиотизма»Шаблон:Sfn; исключительно в негативном контексте его имя встречается в переписке и записках П. А. Вяземского, видного литературного критика и поэтаШаблон:Sfn. Тэкс Чолдин характеризовала его в качестве «идеального бюрократа в правительстве Николая I»Шаблон:Sfn. Жирков приводит наглядный пример цензурной работы КрасовскогоШаблон:Sfn:
| Улыбку уст твоих небесную ловить... | Слишком сильно сказано: женщина не достойна того, чтобы улыбку её называть небесною. |
| Что в мнении людей? Один твой нежный взгляд дороже для меня вниманья всей вселенной. | Сильно сказано; к тому же во вселенной есть и цари, и законные власти, вниманием которых дорожить нужно... |
Крайне нелестную характеристику Красовскому давал его коллега А. И. Рыжов: «Водотолочное усердие, принизительное смирение, угодливость пред высшими, рассчитанное ханжество — все это служило ему ходулями в продолжении всей его деятельности по комитету цензуры иностранной»Шаблон:Sfn. Сильным гонениям подвергались книги иностранных авторов, в особенности французских, которых Красовский ненавидел — будучи совершенно неосведомлённым по части зарубежной литературы и текущих событий в Европе (читал он исключительно «Северную пчелу»), Александр Иванович был уверен, что иностранная литература в высшей степени вреднаШаблон:Sfn. Граф С. С. Уваров, занимавший на тот момент пост президента Академии наук, говорил о цензоре: «Красовский у меня, как цепная собака, за которою я сплю спокойно». В 1824-м году на короткое время министром просвещения был назначен адмирал А. С. Шишков, придерживавшийся консервативных взглядов. Непродолжительный промежуток работы Шишкова на этом посту отмечен новым цензурным уставом, принятым в 1826-м году и вошедшим в историю под названием «чугунный устав» — даже «Отче наш», по словам C. Глинки, можно было истолковать якобинским наречием, сославшись на этот уставШаблон:Sfn.
Давление шишковского устава всячески старались смягчить сотрудники цензурного комитета С. Т. Аксаков, С. Н. Глинка и В. В. Измайлов; методика заключалась в приёме «совещательной» цензуры — целью был совместный поиск ими ресурсов поддержки литературы, что отвечало обоюдным интересам и цензоров, и авторов. Плоды такой тактики, в первую очередь, вкусили московские журналисты — в городе для них была создана весьма благоприятная атмосфера, открылись шесть новых изданий[30].
Граф С. С. Уваров в начале 1830-х годов вступил в должность Министра народного просвещения. Основным направлением цензурной политики с подачи Уварова стали журналистика и периодическая печать, однако и о романистике граф не забывал. В частности, под пристальным вниманием цензоров вновь оказалась французская литература, чрезвычайно популярная среди интеллигенции XIX векаШаблон:Sfn.
Уваров настаивал на более строгом подходе к французским писателям по сравнению с литераторами других стран, на пристальном внимании к «их нравственному содержанию», «господствующему духа и намерениям авторов», призывал не одобрять к переводу те из новейших французских романов, которые «производят вредное впечатление на читателей». Жирков отмечает: «С. С. Уваров в первую очередь стал строго преследовать „политические и социальные тенденции как в журналах, так и в отдельных произведениях литературы, оригинальной и переводной“. При его активном участии был запрещён ряд ведущих журналов тех лет, в том числе „Московский телеграф“ и „Телескоп“»Шаблон:Sfn.
«Эпоха цензурного террора» и Комитет 1848 года
Шаблон:Врезка Новый цензурный устав, гораздо «мягче» шишковского, был принят 22 апреля 1828 года. Цензурная практика была переориентирована на недопущение вредных книг, вместо разрешения полезных. Новый устав не содержал указаний для литераторов, не задавал направление общественной мысли, его главная задача заключалась в запрете продажи и распространения книг, «вредящих вере, престолу, добрым нравам, личной чести граждан»[31].
Согласно уставу 1828 года, особая роль в деле цензуры отводилась книготорговцам. Так, они были обязаны предоставлять реестры всех изданий, имевшихся в продаже, — торговать без особого разрешения запрещалось. Специальный «Комитет иностранной цензуры» занимался рассмотрением книг на иностранном языке и регулировал их ввоз в страну, равно как и дальнейшее распространение. Помимо этого, на торговцев зарубежной литературой оказывалось экономическое давление: книги облагались специальной пошлиной[32].
Период с 1848 по 1855 год в современной историографии, по М. К. Лемке, именуется не иначе как «эпохой цензурного террора» (Тэкс Чолдин использует термин «деспотия цензуры»Шаблон:Sfn). События, развернувшиеся в конце 1840-х годов в Европе (революции во Франции, Венгрии, Италии и Чехии), привели к ужесточению цензурной политики в Российской империи. Министерство народного просвещения получило распоряжение от Николая I: «Необходимо составить комитет, чтобы рассмотреть, правильно ли действует цензура, и издаваемые журналы соблюдают ли данные каждому программы. Комитету донести мне с доказательствами, где найдёт какие упущения цензуры и её начальства, то есть Министерства народного просвещения, и которые журналы и в чём вышли из своей программы»Шаблон:Sfn.
Цензурное ведомство империи претерпело ряд трансформаций. В частности, 19 июля 1850 года было утверждено мнение Государственного совета о преимуществах цензоров; документ включал три основных положения. Первое гласило, что цензорами могли быть назначены «только чиновники, получившие образование в высших учебных заведениях или иными способами приобретшие основные сведения в науках». Согласно второму, цензоры должны быть «при том достаточно ознакомлены с историческим развитием и современным движением отечественной или иностранной словесности, смотря по назначению каждого». В последнем значилось, что цензоры «во время занятий сей должности не должны вместе с нею нести никаких других обязанностей»Шаблон:Sfn.
Правительство было заинтересовано в укреплении цензурного аппарата и повышении его авторитета, в прекращении нескончаемых распрей между авторами и рецензентами. С повышением оплаты труда цензоров и наметившимся курсом на учёт интересов авторов наряду с интересами государства качество цензуры значительно возросло. Так, ряды цензоров пополнили Ф. И. Тютчев, А. Н. Майков, Я. П. Полонский и некоторые другие известные литераторы своего времениШаблон:Sfn. Тэкс Чолдин пишет, что с приходом Тютчева на пост председателя Комитета иностранной цензуры последний претерпел кардинальные изменения, вступив в фазу нового развития. Объединение вокруг Фёдора Ивановича поэтов-цензоров, считает учёный, «превратило канцелярское заведение в литературный салон»Шаблон:Sfn.
Комитет, сформированный 2 апреля 1848 года для осуществления особо пристального контроля над издаваемыми на территории Российской империи произведениями и помощи Министерству внутренних дел по вопросам наказания «нерадивых» авторов, ужесточил цензуру в стране. Министром народного просвещения стал князь П. А. Ширинский-Шихматов, предлагавший «поощрять чтение книг не гражданской, а церковной печати», ибо первые чаще представляют собой бесполезное чтение, вторые же укрепляют простолюдина верою, способствуют «перенесению всякого рода лишений»Шаблон:Sfn. Князь, в частности, утвердил, что: Шаблон:Quotation
Целью кадровой политики цензурного аппарата стало замещение цензоров-литераторов цензорами-чиновниками. Сама процедура запрещения того или иного произведения была размыта; так, большое количество произведений не было допущено к печати по указам ведомств, вообще не имеющих отношения к цензуре[30].
Цензура во второй половине XIX века
Вступивший 25 декабря 1861 года на пост министра народного просвещения А. В. Головнин внёс очередные существенные изменения в цензурный устав Российской империи. В рамках структурной реорганизации Министерству внутренних дел был вверен контроль за печатью и деятельностью цензоров, ведомственная пресса издавалась под ответственностью министров и губернаторов, канцелярия Главного управления цензуры упразднялась, уступая свои функции Особенной канцелярии министра народного просвещения. Всеми остальными вопросами цензуры занималось Министерство народного просвещения — в частности, главным объектом его деятельности становилась литература, о «развитии, покровительстве и преуспеянии» которой и до́лжно было заботитьсяШаблон:Sfn.
В значительной мере была усилена ответственность цензоров; сам режим, отмечает Жирков, стал намного жёстчеШаблон:Sfn. В отличие от своих предшественников Головнин всецело поддерживал периодику, тиражи и перечень наименований которой стремительно росли. Выпуск «изящной» литературы и беллетристики, напротив, был сокращён — по наущению Головнина издатели сосредоточились на том, «что имело реальное значение»[33].
Одновременно с репрессивными мерами в отношении издателей применялось «нравственное влияние» на общественное мнение, через сотрудничество с либерально ориентированными литераторами. Н. Г. Патрушева отмечает: «С целью ослабить оппозиционность прессы и в дальнейшем заставить её проводить взгляды правительства, предполагалось учредить официальные издания, в задачи которых входило разъяснение обществу правительственной политики; создать сеть официозов, то есть частных изданий, существовавших на государственные субсидии и проводящих правительственные взгляды; имелась в виду поддержка консервативной печати и всех изданий, согласных сотрудничать с властями». К концу 1862 году был введён смешанный тип цензуры — предварительно-карательная цензура; так, от предварительной цензуры в столичных городах были освобождены издания объёмом более двадцати печатных листов, а также правительственные и научные издания на всей территории империи. Ответственность возлагалась на издателей[34].
Взаимоотношения власти и журналистики всё более обострялись, и Валуевым было предложено решение, вошедшее в историю под названием «Временные правила о цензуре и печати» от 6 апреля 1865 года. Суть реформы заключалась в переходе от предварительной цензуры к системе предупреждений и запрещений, налагаемых после выхода изданий из печати. Главное управление по делам печати было подчинено министру внутренних дел и являлось руководящим органом в деле надзора за печатью и в карательной политике цензурного ведомства[35].
Принятые положения довольно точно повторяли действующее французское законодательство. Во Франции данная система была принята в 1852 году, после совершения Наполеоном III государственного переворота, превратившего его из выборного президента в императора; система отражала стремление Наполеона ужесточить политический режим и эффективно ограничить свободу прессы при политической невозможности введения предварительной цензуры; изобретателем данной системы, действовавшей во Франции до 1881 года, был видный сподвижник Наполеона Эжен Руэр. Новый российский закон освобождал от предварительной цензуры Шаблон:Quotation Издания, освобождённые от предварительной цензуры, также подлежали цензурному контролю. Газеты следовало сдавать в цензуру в гранках, до печати основного тиража, журналы — за 2 дня, книги — за 3 дня до начала распространения (в 1872 году срок был увеличен до 4 и 7 дней). За это время цензоры должны были просмотреть издание и либо разрешить его распространение, либо запретить его, задержать тираж и приступить к судебному преследованию виновныхШаблон:Sfn.
1. Н. А. Некрасов 2. В. С. Курочкин
3. С. С. Громека 4. М. М. Достоевский.
Карикатура из журнала «Искра», 1862 год
Для суда над нарушителями цензурных правил создавались Особые присутствия при Уголовных палатах в Москве и Санкт-Петербурге. Наиболее тяжкие нарушения (оскорбительные отзывы о законах и правительственных распоряжениях, призывы, направленные на возбуждение вражды между различными слоями населения или сословиями) карались тюремным заключением сроком до 16 месяцев, арестом на срок до 4 месяцев или штрафом в размере до 500 рублей. За оспаривание или порицание основ собственности или семейного союза полагался арест на срок до 6 недель или штраф в размере до 300 рублей. За оглашение сведений, вредящих доброму имени, чести и достоинству отдельных лиц или учреждений, наказание составляло до 16 месяцев тюремного заключения или до 500 рублей штрафа. Злословие и брань наказывались тюремным заключением до 6 месяцев, арестом до 3 недель или штрафом до 300 рублей. Обсуждение законов, не содержащее призывов к неповиновению им или оскорбительных выражений, не считалось преступлением. При выявлении перечисленных нарушений закона суд мог не только наказать виновных, но и приостановить издание на любой срок или совсем запретить его. Редакторы и издатели в случае вынесения обвинительного заключения дисквалифицировались на 5 летШаблон:Sfn.
Кроме наказаний за преступные деяния, налагаемых в судебном порядке, предусматривались и административные взыскания в отношении периодических изданий. Министр внутренних дел мог выносить изданиям предупреждения, если усматривал в них «вредное направление»; предупреждения следовало выносить с указанием конкретных статей и поводов для замечаний. После трёх замечаний издание могло быть приостановлено на срок до 6 месяцев, а по решению Сената — запрещено полностью. Административные предупреждения и запрещения в некотором смысле представляли собой более суровое наказание, чем судебный приговор, — министр мог накладывать их произвольно, без указания на нарушение определённых статей закона, а издания при этом были лишены права на апелляцию и юридическую защитуШаблон:Sfn.
В целом отмена предварительной цензуры сделала контроль над прессой в определённом отношении более жёстким. Ранее, в эпоху предварительной цензуры, издатели могли совершенно безопасно, не подвергаясь риску каких-либо наказаний, согласовать спорные тексты или даже переписать отдельные места непосредственно в момент обсуждения их с цензором. Теперь же издатели не имели официальной возможности предварительно консультироваться с цензурой, за допущенные ошибки их ожидал в лучшем случае крупный штраф, а журналам также приходилось терпеть убытки из-за потери тиража и неудовольствия читателей, вызванного задержками выхода издания. По мнению М. Е. Салтыкова-Щедрина, предварительная цензура была сопоставима с «намордником, который надевают на пса: хочется укусить, но невозможно. Положение же литературы при цензуре карательной сопоставлялось с медведями, которых водят цыгане по ярмаркам: теоретически укусить можно, но зубы у медведя подпилены, в носу кольцо, за которое готов в любую минуту дёрнуть вожак, к тому же он больно бьёт палкой по лапам»[36].
В 1890 году цензура не пропустила в печать декларацию против антисемитизма, написанную В. Соловьёвым и подписанную рядом писателей и учёных. Она была напечатана за границей[37].
Практика же в отношении книгоиздателей оказалась не такой жёсткой — постепенно издательства наладили неофициальные связи с цензурой и согласовывали рукописи, а не готовые тиражи, исправляя указанные цензорами места, что защищало от финансовых потерь и, по сути, представляло собой неформальное возвращение к предварительной цензуре. В последующие 40 лет цензурные правила всё более и более ужесточались. С 1868 года министр внутренних дел получил право запрещать розничную продажу периодических изданий; для многих газет такое наказание было равнозначно разорению. С 1872 года Комитет министров получил право уничтожать тиражи книг без возбуждения судебного преследования; негласное разбирательство в Комитете министров оказалось более удобным для чиновников, чем открытое и формальное судопроизводство, так что с введением данной меры судебное преследование издателей и авторов книг практически прекратилось, сменившись уничтожением тиражей. С 1873 года управление по делам печати начало рассылать редакторам периодических изданий списки тем и событий, оглашение и обсуждение которых правительство полагает нежелательным, нарушение этих рекомендаций влекло за собой санкции. С 1882 года запрещать издания мог не только Сенат, но и совещание министров внутренних дел, юстиции, народного просвещения и обер-прокурора Синода. С 1897 года стало невозможным передавать разрешённое издание от одного издателя к другому без согласования с властями[38].
Известные запрещённые книги
Файл:Grech old russian censorship.jpg
Зацензурированные места заменены точками.
Файл:Цензура дозволено2.jpg
Надпись, помещаемая на 2-й странице книг
За время становления цензурного аппарата в Российской империи репрессиям подверглось множество произведений, современными учёными относимых к классике. Так, эротическая поэма Пушкина «Гавриилиада», написанная в 1821 году, в основе сюжета которой лежало евангельское событие, Благовещение Пресвятой Богородицы, дополненное из произведений, не вошедших в библейский канон (апокрифов), встретило множество трудностей. Произведение высмеивало эпизоды из Евангелия и Священного Писания и по своей направленности противопоставлялось как самой религии, так и ханжеской морали[39].
В письме графу Петру Александровичу Толстому от 29 июня 1828 года статс-секретарь Н. Н. Муравьёв говорил, что крепостные отставного штабс-капитана В. Ф. Митькова «принесли к Высокопреосвященному Серафиму прошение, что господин их развращает их в понятиях православной, ими исповедуемой христианской веры, прочитывая им из книги его рукописи некое развратное сочинение под заглавием „Гавриилиада“, и представили Высокопреосвященному митрополиту и ту самую книгу»[40]. В 1829 году началось запущенное Митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Серафимом Глаголевским судебное разбирательство по делу «Гавриилиады»; Пушкин пытался отречься от произведения и упорно утверждал, что не является её автором[41]. В подлинном авторстве поэмы же, однако, не приходится, по мнению В. Я. Брюсова, даже сомневаться. В читательской среде поэма стала окружена «ореолом дурной славы»[40]. Доводам Пушкина, однако, император Николай I поверил и судебное дело прекратил; печатать поэму в Российской империи, однако, было запрещено[42].
Чтобы публикация сказки в стихах Петра Ершова «Конёк-Горбунок» стала возможной, в её оригинальный текст было внесено множество изменений[43]. Впервые произведение было напечатано в журнале «Библиотека для чтения» в 1834 году в видоизменённом варианте; отдельной книгой сказку было разрешено выпустить в этом же году, аналогично — со множеством исправлений по соображениям цензуры. Попытки выпустить «Конька-горбунка» без купюр встречали отпор рецензирующих органов. Дело дошло до того, что после третьего издания сказки в 1843 году её не переиздавали до 1856 года[44].
Поэма Михаила Юрьевича Лермонтова «Демон», датированная 1829—1839 годами и основанная на библейском мифе о падшем ангеле, восставшем против Бога, аналогичным образом попала под пристальный взор царских цензоров. При жизни писателя поэма неоднократно переделывалась в соответствии с требованиями цензуры. Одни из первых правок подобного рода были сделаны, чтобы представить текст рукописи членам царского семейства. Окончательное решение по «Демону» было принято 10 марта 1839 года, когда было получено официальное цензорское разрешение; впрочем, в этот год произведение так и не было напечатано[45].
В 1849 году царской цензурой был сформирован принцип, в соответствии с которым в публикуемых книгах не должно было быть «не только никакого неблагоприятного, но даже и неосторожного прикосновения к православной церкви и установлениям её, к правительству и ко всем поставленным от него властям и законам». В соответствии с этим затруднялась, в частности, публикация «Конька-горбунка»[46].
Революция 1905 года
К началу XX века в Российской империи наблюдалось лавинообразное увеличение числа выпускаемых периодических изданий. Это же время ознаменовалось становлением провинциальной печати, доля которой на рынке периодики стремительно росла. К началу революции в стране выходило более трёх тысяч журналов и газет, около тысячи из которых имели политическую направленность[47].
Революция, начавшаяся в империи в 1905 году, породила неразбериху в сфере цензуры. Попытки «замалчивания» происходящего провалились, контроль над прессой был утерян. 25 мая Николай II писал министру внутренних дел Булыгину: «Печать за последнее время ведёт себя всё хуже и хуже. В столичных газетах появляются статьи, равноценные прокламациям с осуждением действий высшего Правительства». Царь советовал министру давать директивы печати, «воздействовать на редакторов, напомнив некоторым из них верноподданнический долг, а другим и те получаемые ими от Правительства крупные денежные поддержки, которыми они с такой неблагодарностью пользуются»Шаблон:Sfn.
Процесс освобождения периодики от цензуры попыталось остановить правительство, 17 октября 1905 года обнародовав манифест, согласно которому всем поданным империи «даровались незыблемые свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний, союзов». Издателей, однако, подобные меры не удовлетворили — руководители наиболее авторитетных журналов и газет призывали коллег вовсе отмести все требования цензуры и печататься без оглядки на неё[47]. Уже 24 ноября были введены новые, «временные правила». На волне кажущейся вседозволенности стало появляться множество газет и журналов, прельщённых «свободой слова», но уже в конце месяца Министерство внутренних дел начало репрессии в отношении журналистов, последовали многочисленные аресты и судебные разбирательства над издателямиШаблон:Sfn.
Император Николай II неоднократно пытался через Главное управление по делам печати прекратить поток оскорблений, нападок, скандальных сплетен и слухов, изливаемый прессой на Григория Распутина. Однако законных оснований не находилось — закон никак не препятствовал критиковать недостойные действия частных лиц. В результате все пожелания царя остались невыполненными[48].
Более трёхсот изданий были закрыты, деятельность ещё большего числа — приостановлена. Главной мишенью стала, конечно, периодика — на экстренном заседании судебной палаты (2 декабря 1905-го) были поддержаны действия цензуры, что в короткие сроки практически уничтожило всю оппозиционную прессу столицы; Союз в защиту свободы печати аналогичным образом был упразднён. При этом, однако, ни о каком контроле над печатью в стране говорить не приходилосьШаблон:Sfn. 18 марта 1906 года выходит Именной указ «Дополнение временных правил о повременных изданиях», 26-го апреля — «Временные правила о непериодической печати». Создаётся Осведомительное бюро, призванное контролировать «достоверность» сведений, поступающих в прессу; иностранная печать передаётся в ведомство Главного управления цензуры[47].
«Временные правила», пишет Блюм, были приближены к европейским законам — запрещение любых изданий было возможно исключительно в судебном порядкеШаблон:Sfn. Новые правила отменяли предварительную цензуру, но комитеты по печати просматривали выходившие издания; наложение санкций было возможно в случае, если издания нарушали уголовный закон. При этом, однако, имела место существенная разница между периодическими и непериодическими изданиями — первые вначале поступали в продажу, а затем, при необходимости, следовали санкции (штрафы, закрытие изданий, арест издателей), а вторые подавались в комитеты по печати до начала распространения, и у властей оставалось время для конфискации тиражей. Отдельного упоминания заслуживает тот факт, что в 1905 году санкции накладывались только на сами издания, которые, после их официального закрытия, тут же появлялись под другими названиями. После того, как власти начали применять санкции к типографиям, антиправительственная пресса всё же была вынуждена свернуть свою деятельность[48]. При введении в отдельных губерниях положения чрезвычайной охраны или военного положения генерал-губернаторы и губернаторы получали право приостанавливать выпуск периодических изданий. В 1905—1907 годах, когда положение чрезвычайной охраны вводилось в 27, а военное положение — в 40 губерниях и областях, власти широко пользовались этим правом. Ещё одним методом давления на прессу была административная (то есть производимая по распоряжению губернаторов без всякого формального разбирательства) высылка неугодных правительству редакторов и журналистов. Большой общественный резонанс произвела высылка в Минусинск популярного литератора А. В. Амфитеатрова (1902 год) за опубликование фельетона «Господа Обмановы», изображавшего царскую семью в карикатурном виде. В периодике активно начинает обсуждаться политическая обстановка в стране, в особенности проблема свободы слова; по этой теме выходит несколько книг видных литераторов — В. Е. Якушкина и В. Е. РозенбергаШаблон:Sfn.
Цензура во время Первой мировой войны
Файл:Природа и люди 21 Военная цензура Русской армии.jpg
«Просмотр корреспонденции
военной цензурой» — иллюстрация
из журнала от 28 мая 1915 года
В 1913 году, по утверждению Рейфмана, на прессу было наложено 372 штрафа на сумму 140 тысяч рублей, конфисковано 216 номеров, арестовано 63 редактора, закрыто 20 газет. Дополнительная хитрость заключалась в том, что «в полной мере» цензура устанавливалась исключительно в местах военных действий и «частично» — вне их. Определение же мест военных действий было прерогативой властных структур[47].
Жирков, однако, называет данное время «расцветом русской журналистики»; развернувшиеся разговоры о «свободе слова» и растущее недовольство репрессиями МВД всколыхнули издателей и журналистов, вдобавок обеспокоенных готовящимся к опубликованию новым законом о цензуре. Последний был обнародован 20 июля 1914 года под названием «Временное положение о военной цензуре»[49]. Председатель Совета Министров И. Л. Горемыкин комментировал: «Военная цензура, просматривая предназначенный к выпуску в свет газетный материал, должна оценивать последний не с одной лишь узковоенной точки зрения, а и с общеполитической»Шаблон:Sfn.
Если ранее основным приоритетом военной цензуры было поддержание имиджа армии, то теперь главной задачей стало сохранение государственной тайны. Особому контролю подвергались фронтовые журналисты — был введён институт аккредитации, однако чёткой законодательной базы для данного рода журналистской деятельности не существовало, это в конечном итоге привело к тому, что в ходе Русско-японской войны противник получал массу сведений из русскоязычной периодики[50].
Период Первой мировой войны характерен усилением экономического давления правительства на издателей; так, большое количество журналистов подкупались, Министерство внутренних дел активно субсидировало и финансировало журналы, создавая лояльные власти изданияШаблон:Sfn. Была развёрнута пропаганда и сатира против воюющих с Россией государств — государственного строя, монархов, церкви Австро-Венгрии, Германии, Турции и даже православной Болгарии. Цензура упускала из виду, что это имело и обратный эффект, невольно наводя читателей на сопоставление с подобными явлениями в самой России, подогревая революционные настроения[51].
Цензура после Февральской революции
9 марта 1917 года Временным правительством был ликвидирован основной центр царской цензуры — Главный комитет по делам печати — и введена должность комиссара по делам печати. 16 мая в «Вестнике Временного правительства» было обнародовано законодательное распоряжение: «Печать и торговля произведениями печати свободны. Применительно к ним административных взысканий не допускается»Шаблон:Sfn.
В реальности подобная свобода полностью реализована не была. Пётр Врангель писал, что при свободе левой пропаганды правые газеты закрывались и конфисковались. Впоследствии по итогам июльского кризиса правительство предоставило военному министру право закрывать издания, призывающие к военному бунту и неповиновению на фронте, после чего репрессиям подверглись большевистские газетыШаблон:Sfn.
Становление советской цензуры
Шаблон:Main Шаблон:Врезка По поводу становления советской цензуры Павел Рейфман писал, что она «возникла не на пустом месте», а являлась «наследницей дореволюционной русской цензуры, цензуры многовековой самодержавной России, с её самовластием и деспотизмом»[52].
Сразу же после Октябрьской революции последовало значительное усиление цензуры в стране. Так, в первую очередь было закрыто множество типографий и газет. Декретом от 27 октября (9 ноября) 1917 года под запрет попали антикоммунистические издания, издания «сеющие смуту путём клеветнического извращения фактов» и «призывающие к действиям преступного характера»[53]. По состоянию на конец 20-х годов были закрыты более четырёхсот газет[54]. В. И. Ленин говорил: «Мы и раньше заявляли, что закроем буржуазные газеты, если возьмём власть в руки. Терпеть существование этих газет, значит перестать быть социалистом»[55].
Власть сконцентрировала в своих руках оборот бумаги в стране, она была конфискована у частных лиц, были национализированы типографии. Большинство исследователей отмечали в дальнейшем идеологический и тотальный характер советской цензуры, а также подчинение цензурных органов контролю со стороны Коммунистической партии Советского Союза[56][57][58].
Деятели культуры о цензуре
А. Блюм отмечает, что с момента издания «Закона о вольных типографиях» (1783 год, при Екатерине II) прошло менее десятилетия, как в империи началась «неустанная борьба русских писателей за священное право — право свободы слова и творчества»; первейшим оппонентом писателей в противостоянии власти, стремившейся ограничить их, стал цензор — причём, отмечает Блюм, его фигура была «не столько зловещая, сколько смешная». Таким образом, противодействие цензуре осуществлялось первоначально путём её высмеивания и иронизирования над ней. При том же, что цензор представлял собой врага номер один для русских писателей, однако, работа последних на поприще цензуры не считалась чем-либо зазорным в глазах общества; так, к примеру, в цензурных комитетах работали такие выдающиеся деятели искусства, как Майков, Полонский, Салиас-де-Турнемир, Аксаков, Гончаров, Тютчев и многие другиеШаблон:Sfn.
Упоминание (а также критика, высмеивание и многое иное) вопросов цензуры, пишет Блюм, у русских авторов встречается практически во всём многообразии существующих литературных форм — в стихах, эпиграммах, письмах, эссеистике, баснях, пародиях, рассказах, драмах, очерках, воспоминаниях. Подавляющее большинство писателей обсуждали данные вопросы и в частной переписке тоже — так, утверждает Блюм, «таких писем сотни, если не тысячи»Шаблон:Sfn. Цензуре и цензорам свои произведения посвящали А. Н. Радищев («Путешествие из Петербурга в Москву», глава «Торжок»)Шаблон:Sfn, Г. Р. Державин («На птичку»)Шаблон:Sfn, И. П. Пнин («Сочинитель и Ценсор»)Шаблон:Sfn, В. А. Жуковский («Протокол двенадцатого арзамасского заседания»)Шаблон:Sfn, А. А. Дельвиг («Петербургским цензорам»)Шаблон:Sfn, Н. П. Огарёв («Русская потаённая литература», предисловие)Шаблон:Sfn, Н. А. Добролюбов («На карикатуры Степанова»)Шаблон:Sfn и многие другиеШаблон:Sfn.
Многие видные литераторы рассматривали цензуру и с сугубо практической точки зрения — понимая всю её специфику изнутри, они предлагали реформы ведомств, законов, самого характера взаимодействия властей с авторами. Ф. В. Булгарин в 1826 году выступал с критикой абсурдизма, до которого в некоторые моменты доходила цензура, и отмечал общую направленность властей к обращению внимания не на дух произведений, но исключительно на их слог — слова и фразыШаблон:Sfn. В. Ф. Одоевский начиная с 1827 года написал несколько работ по данной тематике, критикуя «полицейскую цензуру» и выступая с оригинальными предложениями по противодействию антироссийской пропаганде из-за границы, в частности, настаивая не на строгой цензуре иностранных изданий, а на публикациях «книг и статей, опровергающих в открытой полемике враждебные русскому обществу идеи»; с похожими взглядами выступал в 1840-х и Тютчев, считавший целесообразным пересмотр системы русской печатной пропаганды за рубежомШаблон:Sfn. О. И. Сенковский в резкой форме критиковал предварительную цензуру: «Предупредительная цензура, раздражая всех своими истязаниями, озлобляя придирками, ожесточая злобными или невежественными толкованиями слов, выражений, мыслей, ничего, однако, не останавливает»Шаблон:Sfn.
Цензура по типам
Религиозная
Файл:My life in Christ 4.jpg
Разрешение Ф. Н. Орнатского на печатание книги
Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе» (1905)
Шаблон:Main Исторически религиозная цензура была первым видом цензуры, появившимся ещё в Русском царстве в середине XVI века. Официальную регламентацию данный вид цензуры получил с принятием «Стоглава», что расширило полномочия церковнослужителей в срезе контроля за издаваемой религиозной литературой и лубочными картинкамиШаблон:Sfn. Первые существенные изменения наступили с церковной реформой императора Петра I, ограничивавшей цензурные возможности церкви, а также с учреждением Святейшего синода, ставшего основным духовным цензурным органом[4].
Вплоть до конца XVIII века Синод играл главенствующую роль в вопросе ввоза книг на территорию страны и перевода иностранной литературы; указом от 1743 года и первое, и второе было запрещено[4]. В эпоху правления Елизаветы Петровны церковь также активно вмешивалась в политические и прочие мирские дела — в частности, по распоряжению Синода изъятию подлежали все книги, содержавшие упоминания о кратком царствовании Ивана VI при регентстве Анны Леопольдовны. При императоре Павле I был создан институт, занимавшийся вопросами религиозной цензуры, — Московский церковный центр. Задачами нового института были: Шаблон:Quotation
В 1804 году из-под ведомства церкви были выведены иностранные книги — контроль за ними стал прерогативой почтамтов. По сути, с восхождением на трон Александра I в Российской империи началось становление цензурного аппарата, и в ведомстве Синода и Московского церковного центра остались исключительно книги религиозного содержания — такое положение дел продолжалось до начала XX века, когда следствием наметившегося распада империи стала реорганизация всей система цензуры, включая церковную[28].
Военная
Появление военной цензуры в Российской империи аналогичным образом приходится на первую декаду XIX века. При Артиллерийском департаменте в 1810 году была введена должность военного цензора, а двадцать шесть лет спустя появился первый управленческий орган — Военно-цензурный комитет, которому, правда, суждено было просуществовать только до 1858 года. Неразбериха в военной цензуре в стране продолжалась до конца существования империи: попытки упорядочить сложившуюся ситуацию предпринимались в годы Русско-турецкой войны (1877—1878), а затем и Русско-японской войны (1904—1905). Однако вопрос военной цензуры так и не был окончательно решён[59].
Последняя попытка упорядочения военной цензуры была предпринята в 1914 году, когда император Николай II утвердил положение о военной цензуре, которая устанавливалась в полном объёме или частичная. В полном объёме цензура вводилась в местах на военном положении. Это означало, что министру внутренних дел давалось право запрещать «сообщение в речах или докладах, произносимых в публичных собраниях, сведений, касающихся внешней безопасности России или вооружённых её сил или сооружений, предназначенных для военной обороны страны». Для частичной же военной цензуры были характерны «просмотр и выемка международных почтовых отправлений и телеграмм, а также просмотр и выемка в отдельных случаях, по распоряжению главных начальников военных округов, внутренних почтовых отправлений и телеграмм». Положение о военной цензуре действовало до распада империи[60].
Почтовая
Почтовая цензура появилась в Российской империи в XVIII веке при Елизавете Петровне; начальнику петербургского «почтового амта» было вменено в обязанность вскрывать и копировать всю заграничную переписку зарубежных послов, аналогичные действия предпринимались и к частным письмам, однако не носили систематического и повсеместного характера[61]. При коллегии иностранных дел под началом Кристиана Гольдбаха была организована дешифровальная служба. Когда при Екатерине II последнюю возглавил Франц Эпинус, объёмы перлюстрации и дешифровки значительно увеличились, вскрывалась вся зарубежная корреспонденция без исключения. 18 апреля 1794 года секретным указом императрицы была организована служба перлюстрации во всероссийском масштабе[62].
Эпоха правления Александра I в историю цензуры Российской империи вошла как время непродолжительной либерализации в перлюстрации; так, согласно распоряжению монарха, «внутренняя корреспонденция, производимая между собою частными людьми… была отнюдь неприкосновенна и изъята от всякого осмотра и открытия». Это, впрочем, не отменяло деятельности «чёрных кабинетов»: «…что лежит до внешней переписки, в перлюстрации оной поступать по прежним предписаниям и правилам без отмены». К началу XIX века чёрные кабинеты действовали в Санкт-Петербурге, Москве, Риге, Бресте, Вильно, Гродно и Радзивилове. От чиновников требовалось обращать внимание на дела о контрабанде, финансовые операции («ввоз ассигнаций»), а «также и о всем том, что вредно узаконениям и Государству вообще и частно», дабы «могли быть взяты надлежащие меры». С 1881 года «чёрные кабинеты» перешли в ведомство министра внутренних дел; на подобном положении они находились вплоть до 1917 года. Общий размер имперской перлюстрационной службы был сравнительно небольшим — по состоянию на 1913 год их было чуть менее пятидесяти человек[63]. Историк В. С. Измозик пишет: Шаблон:Quotation
Иностранная
Профессор Марианна Тэкс Чолдин, посвятившая крупное исследование деятельности имперской цензуры в отношении иностранных книг, отмечает, что зарубежная литература на описываемый период являлась самым популярным чтением в среде образованного населения Российской империи. Признавая опасность «тлетворного западного влияния», соответственно, правительство пыталось оградить от него граждан своей страныШаблон:Sfn; первоначально, пишет Тэкс Чолдин, оно стремилось к недопущению критических мыслей по отношению к институту самодержавия. Данное цензурное направление в отношении зарубежной литературы впервые ярко проявилось на фоне многочисленных европейских революций середины XVIII века, когда Россия «с удвоенным старанием стала воздвигать забор вокруг империи», опасаясь, что либеральные идеи найдут в сердцах людей благодатную почву — наибольшее внимание при этом уделялось отечественной периодике, способной эти идеи донести до рядового читателя простым и понятным языкомШаблон:Sfn.
Закон от 22 апреля 1828 года, сменивший «чугунный» шишковский, по части иностранной цензуры оставался в силе лишь с небольшими изменениями вплоть до 1917 годаШаблон:Sfn. Согласно данному закону все ввозимые книги проверялись на предмет соотношения их содержания с догматами православной церкви и христианства, повышенное внимание обращалось на любые высказывания в адрес императорского дома, проверялось также, не противоречит ли содержание общественной морали. По принятому уставу цензурой зарубежных сочинений занимался Комитет иностранной цензуры, который располагался в Санкт-Петербурге при Министерстве народного просвещения. Состоял комитет из председателя, трёх старших и трёх младших цензоров, трёх помощников старших цензоров, библиотекаря и секретаря. Специально обученные цензоры также были направлены в Ригу, Вильно, Киев и ОдессуШаблон:Sfn.
Комитет иностранной цензуры первоначально подразделялся на языковые разделы, ответственные за издания на французском, немецком, английском и русско-польском. С течением времени, однако, структура изменилась — ко второй половине века единым «англо-французским» отделом были охвачены публикации на французском, английском, испанском и португальском языках, немецкий же находился на особом положенииШаблон:Sfn. В описываемое время российские представители «новой интеллигенции» проявляли огромный интерес к немецким публикациям — это обуславливало особое внимание комитета к изданиям на данном языке. Вторыми «по популярности» оставались французские книги (знать и высшее общество к середине XIX века по-прежнему говорили на французском)Шаблон:Sfn. Учёный приводит ряд основных тем, ставших объектом пристального внимания цензоров иностранных изданий начиная с середины века; это, в первую очередь, оценки царских особ и общественного строяШаблон:Sfn, восприятие Российской империи в качестве «варварского», не европейского государстваШаблон:Sfn, а также критика православного христианства и веры в БогаШаблон:Sfn.
Тэкс Чолдин отдельно выделяет новшество российской иностранной цензуры (в сравнении с её европейскими аналогами) — «позволение с исключением предосудительных мест». На практике, пишет исследователь, это было разрешение оборота изданий, но «с купюрами», вымарыванием или вырезанием отдельных слов, строк, абзацев или целых главШаблон:Sfn; при всем этом, однако, разжигающая нежелательные настроения литература постоянно проникала в странуШаблон:Sfn, а комитету никогда не удавалось идти в ногу со временемШаблон:Sfn. Историк приходит к следующему выводу: Шаблон:Quotation
Журнальная и газетная
Справа: Статья процензурированная.
Карикатура из журнала «Искра», 1863
Появление первых журналов в Российской империи приходится на период правления Елизаветы Петровны — были открыты «Праздное время, в пользу употреблённое» (1759), «Полезное увеселение» (1760), «Свободные часы» (1763) и некоторые другие. Тогда же стало вырисовываться первое направление в цензурных запретах относительно средств массовой информации — изданиям было запрещено печатать любого рода сообщения о событиях при дворе без предварительного разрешения контролирующих органов[4]. В начале XIX века в стране проходило становление цензурного аппарата, положение прессы ухудшилось — шишковский «чугунный устав» сильно ограничил свободу слова, однако предпринимались и попытки выправить ситуацию; в основном их инициаторами выступали сами сотрудники цензурного комитета, ориентировавшие свою деятельность на Петербург и Москву, что в определённой мере поддерживало столичных издателей «на плаву»[30].
В «эпоху цензурного террора» ситуация значительно ухудшилась: доступность информации для подданных империи существенно сократилась. Так, был наложен запрет на публичное обсуждение в печати актуальных общественных и политических проблем, активно отслеживались все умонастроения, касающиеся государственного устройстваШаблон:Sfn. Курс давления на прессу был продолжен при Александре II; в частности, Главное управление цензуры указом от 16 января 1858 года постановило запретить к публикации произведения, в которых «разбираются, обсуждаются и критикуются распоряжения правительства по этому вопросу, где рассказывается о событиях и высказываются суждения, „могущие возбудить крестьян против помещиков“»Шаблон:Sfn.
При новом министре народного просвещения Головнине ситуация не претерпела существенных изменений — в печати категорически запрещалось обсуждение «крестьянского вопроса», существенно ограничивалось освещение политических и социальных проблем, как внутрироссийских, так и международных. Практика действующих при Головнине правил, в дальнейшем закреплённая в новых уставах, значительно способствовала защите интересов государства. 14 января 1863 года указом императора цензурное управление было передано Министерству внутренних дел под руководством Петра Александровича Валуева. Значительное место в цензурном режиме Валуева было отведено журналистике, которую МВД стремилось взять под свой контрольШаблон:Sfn.
Реформы Валуева были составлены с рядом уловок, позволяющих «наводить порядок» в печати в кратчайшие сроки и приостанавливать работу издательств. Так, отмечает Жирков, с сентября 1865 по 1 января 1880 года предостережения были выписаны 167 изданиям, приостановлено 52 издания — в общей сложности на 13 лет и 9 месяцевШаблон:Sfn. Для периодики в описываемое время существовала также ещё одна проблема — частая смена цензоров, чьи вердикты нередко противоречили друг другу[64].
Ужесточение мер в отношении издателей привело к изобретению множества «обходных путей» и «хитростей» газетчиками. Так, к примеру, широко задействована была практика использования «подставных лиц» для открытия нового журнала, часто сотрудники репрессированных изданий открывали новые с аналогичным направлением. Одной из хитростей издателей был так называемый «эзопов язык» — приём, описывающий события в России в виде рассказа о том, что творилось за рубежом, рассмотрение текущих дел в форме рассказа о прошлом, активное использование аллегорий[64].
Неразбериха в вопросе контроля за СМИ началась с революции 1905 года, когда контроль за газетами был окончательно утерян. Попытки примирения с газетчиками также потерпели неудачу и для последних обернулись рядом репрессивных мер со стороны МВД. С началом войны контроль за СМИ стал прерогативой военной цензуры, что стало характерной чертой последних лет существования империиШаблон:Sfn.
Театральная
Появление в стране театральной цензуры датируется началом XIX века. В то время цензура разделялась на внутреннюю и иностранную, а также ведомственную — которая, вместе с духовной и военной, охватывала и театральную цензуру. Первым человеком, поставившим ребром вопрос надзора над театром, был журналист и критик Фаддей Булгарин, требовавший ужесточить надзор над выпускаемыми пьесами: «Это потому, что театральные пьесы и журналы, имея обширный круг зрителей и читателей, скорее и сильнее действуют на умы и общее мнение. И как высшей полиции должно знать общее мнение и направлять умы по произволу правительства, то оно же и должно иметь в руках своих служащих к сему орудия»[65]. Помимо этого, 2 апреля 1848 года был сформирован «Секретный комитет», также называемый «Бутурлинским комитетом», который уделял особое внимание всем издаваемым произведениям на территории Российской империи и давал рекомендации Министерству внутренних дел по вопросам наказания «нерадивых» авторов[66]. Представления могли даваться только с разрешения полиции, она же заведовала цензурой театральных афиш[67].
Для драматических произведений была введена так называемая «двухступенчатая» цензура, суть которой состояла в максимальном усложнении попадания на сцену новых произведений. Подобные меры логически привели к значительному сокращению числа премьер[65]. Для театральных постановок в Северо- и Юго-Западном краях сочинений на иностранном языке требовалось разрешение генерал-губернатора, на представление драматических сочинений в театрах Кавказского края — разрешение главноначальствующего гражданской частью на Кавказе. На территории Царства Польского разрешение представлений не на русском языке было возложено на Варшавский цензурный комитет[67].
Через некоторое время цензурная политика Уварова привела к ещё большему усложнению и без того непростого положения театров; руководителем направления стал Леонтий Дубельт, без личного разрешения которого ни одна пьеса не могла появиться на сцене. Дубельт говорил: «Драматическое искусство, как и всякая отрасль литературы, должно иметь цель благодетельную: наставляя людей, вместе забавлять их, а это достигнем несравненно скорее картинами высокого, нежели описанием и низости, и разврата». С руки Дубельта множество произведений, позднее признанных классикой, были запрещены к постановке — в их число попали произведения Грибоедова, Гоголя, Лермонтова. Подобное положение дел в России сохранялось вплоть до начала XX века[65].
Кинематографическая
Файл:Censorship in cinema.jpg
Шарж на кинематографическую
цензуру, нач. XX в.
Цензура кинематографа появилась на закате существования Российской империи; датой её появления можно считать 27 ноября 1908 года, когда в Москве цензором кино был назначен надворный советник Б. Б. ШереметевШаблон:Sfn — ранее подобной специализированной должности попросту не существовало, а всю цензуру кинематографа осуществляли органы, занимавшиеся вопросами театра — чаще даже не осуществляли вовсе, поскольку реальной необходимости в этом до определённого момента не былоШаблон:Sfn.
Появление цензуры кинематографа было связано с началом повсеместного увлечения фильмами так называемого «парижского жанра»Шаблон:Sfn, как в России называли картины скабрёзного характера или, как гласили афиши кинотеатров тех времён, «пикантного содержания»Шаблон:Sfn. Внимание властей к данному жанру привлёк новоутверждённый московский градоначальник — генерал-майор А. А. Андрианов, приступивший к служебным обязанностям в середине февраля 1908 года; именно с подачи Андрианова «парижский жанр» оказался под запретом, хотя фактически его и продолжали демонстрировать, сменив исключительно вывески — на «жизнь Парижа». С 27 апреля последовали первые закрытия кинотеатров, нарушавших запрет на демонстрацию фильмов непристойного содержанияШаблон:Sfn.
К концу первой декады века остро встал вопрос определения понятия «непристойности в кино» — единого мнения на этот счёт ни у цензоров, ни у искусствоведов не существовало; в юридической практике цензорам рекомендовалось при вынесении конечных решений соотносить содержание картины «с теми основными указаниями, кои содержатся в действующих Узаконениях». Это значило, в частности, что не допускалась демонстрация фильмов, противных «нравственности и благопристойности», «кощунственных», провоцирующих «бунтовщического или иного преступного деяния», а также картину к показу было возможно запретить, если демонстрирование «будет признано неудобным по местным условиям»Шаблон:Sfn. В. П. Михайлов, таким образом, говорит о вопиющей неразберихе (а зачастую и откровенной несуразности) в вопросе цензуры кинематографа, иллюстрируя своё мнение пересказом известного случая с показом ленты «Анна Каренина», которая, демонстрируясь на одной стороне Невского проспекта, была запрещена на другойШаблон:Sfn. Некоторые периодические издания начала XX века приходили к аналогичным выводам: «Нельзя не признать — во многих районах цензура усердствует не по разуму» (цитата по статье в «Кино-журнале»)Шаблон:Sfn.
С появлением кинематографа в империи были тотчас введены цензурные ограничения на съёмки монарха и членов его семьи; разрешение на это имели исключительно кинооператоры Двора Его Императорского Величества. В виде исключения, в 1913 году, в связи с приближением торжественных мероприятий, посвящённых 300-летию дома Романовых, право на съёмку во время официальных церемоний (кроме богослужения) получили и другие кинорепортёрыШаблон:Sfn. Ещё более непросто складывались отношения церкви с кинематографом; так, согласно мнению Синода, посещение кинотеатров для духовных лиц было равносильно согрешениюШаблон:Sfn, за что нередко назначались строгие наказания, такие как понижение в чине и непродолжительная ссылка в монастырьШаблон:Sfn. Мнение церкви окончательно оформилось к 1915 году, когда были официально изданы «Правила инсценировки религиозных обрядов в кинематографе»; в них, в частности, запрещались изображения «Господа Нашего Иисуса Христа, Пресвятой Богоматери, Святых Ангелов, Святых Угодников Божьих», изображения святого креста, внутренний вид православных храмов (иных вероисповеданий — допустимо), священные предметы (Евангелие, хоругви, «всякую церковную утварь»), православные религиозные процессии (иных вероисповеданий — допустимо), богослужения всех христианских вероисповеданий, религиозные обряды и таинства, инсценировка православных духовных лицШаблон:Sfn. В дополнение к этому, церковью в официальном порядке запрещалась деятельность кинотеатров в канун и дни главных православных праздниковШаблон:Sfn.
С 1914 года в дела цензуры кинематографа начало систематически вмешиваться Министерство внутренних дел, запрещая показ картин, «которые могли бы вызвать нарушения общественного порядка, оскорбить религиозные, патриотические и национальные чувства»Шаблон:Sfn. Цензурная политика Российской империи в отношении кинематографа разоряла производителей фильмов — из-за запретов колоссальные убытки несли практически все: фабриканты [производители фильмов], прокатные конторы, владельцы кинотеатров; особенно сильно страдал «киноцентр» страны — МоскваШаблон:Sfn. С началом февральской революции цензура кино исчезла, спровоцировав «мутный поток всякого рода кинолент, в которых под видом разоблачения смаковались анекдоты о бывших самодержцах России и их любовных утехах». Но, отмечает Михайлов, их сумело пресечь уже к апрелю этого же года Временное правительство, поручив аппарату МВД взять цензуру под свой контроль и наделив его правом «по своему усмотрению запрещать любые картины „за безнравственность“»Шаблон:Sfn.
Цензура научной и научно-популярной литературы
Цензура оказала отрицательное влияние и на развитие исторической науки, в частности, научно-популярной литературы по истории. Ограничивалось обнародование любых исторических сочинений, описывавших социально-политические антагонизмы и антигосударственные выступления. Так, после публикации в 1849 году в журнале «Современник» статьи Сергея Соловьёва о Смутном времени появилась директива, предписывающая издавать подобные материалы исключительно в специализированных научных журналах. В 1821 году была запрещена публикация в малороссийских журналах исторических трудов о крестьянах, так как власти сочли причиной крестьянских бунтов появление в печати статьи, сравнивавшей Богдана Хмельницкого и гайдамаков)[68].
Под наиболее строгим надзором находились региональные и национальные историографии. В 1847 году после дела Кирилло-Мефодиевского братства Алексей Орлов предложил Министерству образования выпустить директиву, которая требовала бы от учёных и литераторов положительно отзываться исключительно об империи в целом, а не какой-либо отдельной её части. На территории Малороссии в 1835 году было запрещено издание любых исторических сочинений, «могущих пробудить симпатию к старой Польше и Литве». Как писал в 1860 году Николай Костомаров, сами термины «Украина», «Гетманщина» и даже «Малороссия» рассматривались цензорами как проявление нелояльности. Кроме Костомарова, с цензурными проблемами при издании своих сочинений в разное время сталкивались Михаил Максимович, Пантелеймон Кулиш, Дмитрий Яворницкий, Михаил Грушевский, Николай Сумцов, Даниил Мордовцев и другие авторы. Более редкими были случаи цензуры археографических и этнографических публикаций: так, в первом издании летописи Григория Грабянки был вырезан эпизод, который цензоры сочли антирусским; из-за цензурного запрета только в 1882 году было напечатано поэтическое произведение XVIII века «Разговор между Великороссией и Малороссией»; строгий выговор получил цензор за дозволение к печати украинских пословиц и поговорок, «могущих возбудить вражду между великороссами и малороссами»[68].
В целом же, тем не менее, куда большее внимание цензоры уделяли СМИ и массовым изданиям, часто оставляя академическую науку на откуп самим учёным[68].
Итоги и выводы
Русскоязычная историография
Отдельной темой в отношении имперской цензуры выделяется её «антигазетный» характер. По Рейфману, наиболее явно данный характер выразился в двух последних декадах XIX века на фоне усиления реакции прессы на убийство Александра II, когда правительство приняло решение о пресечении инакомыслия и прекращении деятельности «неугодных изданий». Так, пишет историк, последовал ряд репрессий и запрещений — за период с 1881 по 1891 год их было вынесено 174, причём в первые семь лет особо неугодные издания были или «приведены к повиновению», или вовсе запрещены. Временно приостановленная периодика после возобновления тщательно изучалась предварительной цензурой — любые либеральные идеи пресекались на корню[69]. Рейфман резюмирует: Шаблон:Начало цитатыБольшинство из запрещённых и прекративших выходить в результате цензурных репрессий периодических изданий были отнюдь не радикальными. Все они выступали иногда с оппозиционными статьями, критикуя отдельные стороны деятельности правительства, затрагивая более или менее острые вопросы <…> Но и такая критика вызывала недовольство властей. В рассматриваемый период даже нейтральная позиция, с точки зрения правительства, была недостаточной; от печати, да и вообще от благонамеренного обывателя, требовалась не пассивная, а активная лояльность[69].Шаблон:Конец цитаты «Антигазетный» характер цензуры сохранился и в XX веке; газеты, к началу первой декады века уже окончательно вытеснившие по части популярности журналы, окончательно утвердились в качестве основного источника оперативно поставляемой информации — однако же, пишет Жирков, самодержавная власть продолжала ориентировать свои цензурные действия на торможение информационного прогрессаШаблон:Sfn; столичные и провинциальные издатели, к примеру, находились в существенно разных условиях. Так, Жирков пишет: «…[столичные газеты] выходили без предварительной цензуры в отличие от местных, кроме особо преданных правительству „Южного края“, „Киевлянина“, „Виленского вестника“. Столичные газеты могли быть приостановлены цензурой на срок не более 6 месяцев после получения 3 предварительных предостережений, местные же газеты — без всяких предостережений и сроком до 8 месяцев. Причём более половины приостановок цензурой провинциальных газет, отмечает Абрамов, падает именно на 8 месяцев, что „обыкновенно влекло за собою полную потерю подписчиков и прекращение самого издания“ вообще»Шаблон:Sfn. Подобное бедственное положение периодики сохранялось вплоть до «периода бесцензурья», начавшегося сразу же после «кровавого воскресенья» 9 января 1905 года и продолжавшегося вплоть до 1917 года[47].
Современное изучение истории российской цензуры проводится в России с начала 1990-х годов. В мае 1993 года в Москве состоялась конференция «Цензура в царской России и Советском Союзе». Одновременно с конференцией была проведена книжная выставка. Впоследствии эти мероприятия были повторены в Петербурге, в Российской национальной библиотеке. Аналогичные научные конференции проводились в 1995 году в Петербурге («Цензура в России: история и современность») и в Екатеринбурге (Международная научная конференция «Цензура в России»)[70][71]. В Российской государственной библиотеке собрана коллекция материалов по истории цензуры[72].
По вопросам истории цензуры в России проводятся научные исследования. В частности, в 2000 году на кафедре истории российской государственности и общественно-философской мысли Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации Д. В. Ивановым была защищена кандидатская диссертация по теме «Формирование военной цензуры России 1810—1905 гг.». Цензуре в Российской империи посвящены множество научных статей и ряд монографий[50].
В современной историографии некоторые исследователи склонны отдельной темой рассматривать антисексуализм цензуры в Российской империи в течение всего периода её существования. Так, И. С. Кон, говоря об исторических предпосылках неприятия темы секса, указывал на неразрывную связь церкви и государства. Ещё начиная со времени, когда цензура не имела разделения на духовную и светскую, а являлась прерогативой исключительно церкви, была заложена основа её антисексуального характера. Кон иллюстрирует свой тезис спецификой православной иконописи — строгой и аскетичной в сравнении с западной религиозной живописью: «…в русских иконах живёт только „лик“, тело же полностью закрыто или подчёркнуто измождено и аскетично. Ничего похожего на рафаэлевских мадонн или кранаховских Адама и Еву здесь нет»[73].
Для понимания специфики отношения ко всему эротическому в стране учёный выдвигает три основных фактора; первый, по мнению Кона, проявляется в сильном контрасте между «высоким» уровнем культуры, «освящённой церковью и антисексуальной по своему характеру», и «низкой бытовой культурой народных масс». Во вторую очередь, пишет исследователь, сложное Шаблон:Нп5 получило признание и пришло в страну гораздо позже, нежели на западе; исключительно же посредством должного принятия эротического искусства, комментирует Кон, возможна интеграция сексуальности в высокую культуру общества. В-третьих, наконец, «становление цивилизованных форм социально-бытовой жизни» было тесно связано с государством и им же контролировалось — народ постоянно находился под гнётом унификации его поведения со стороны власти, что сводило на нет индивидуализацию и диверсификацию; Кон заключает: «А без сложившихся и достаточно разнообразных субкультур не было базы и для нормативного плюрализма, от которого зависит многоцветье сексуально-эротической культуры»[73].
В современной историографии тему сексуальной культуры (отношение к сексуальности, сексуально-эротические ценности и соответствующие формы поведения — согласно И. С. Кону) России стали рассматривать сравнительно недавно — причём первые работы выходили из-под пера иностранных авторов; так, к примеру, первая монография-альбом по истории русского эротического искусства вышла в 1976 году (А. Флегон), первая исследовательская монография о православных славянах, центрированная на сексуальную жизнь — в 1989 (Е. Левин, Корнеллский университет). Русскоязычные работы по данной теме стали появляться только в 1990-е; Кон резюмирует: «Не удивительно, что знания о русском сексе, несмотря на наличие не менее богатых, чем на Западе, первоисточников <…> остаются крайне фрагментарными, а теоретические обобщения — спекулятивными, предварительными»[73].
Зарубежные исследования
Ряд иностранных источников сходится во мнении, что цензура в Российской империи сформировалась в упорядоченный институт гораздо позже, чем в Европе; отмечают, в частности, что произошло это исключительно к концу XVIII века, в то время как Восточная Европа к данному моменту от «цензурного гнёта» была уже свободна. В иностранной историографии, к примеру, применительно к цензуре в Российской империи иногда применяется термин «эффективная (продуктивная, производительная) цензура» (Шаблон:Lang-en)[74]. Тэкс Чолдин, к примеру, пишет: «…цензура в этой стране [России] появилась на два века позже, чем в других странах, и к 1848 году не исчерпала себя. Страна, казалось, всегда немного отставала от Европы»Шаблон:Sfn. «Точкой отсчёта» для истории российской цензуры многие исследователи называют появление «первого либерального устава» от 9 июня 1804 года (считается, что до этого времени цензура имела относительно неупорядоченный характер — особенно в отношении к литературе и театру[75][76]) и приход к власти императора Александра I[77][78][79][80].
Во второй декаде XIX века, считают зарубежные исследователи, имперская цензура претерпела значительные изменения от весьма умеренной до крайне жёсткой и всеобъемлющей, что пришлось на время правления Николая I; при Александре II для писателей и издателей ситуация стала чуть менее «раскалённой» — непростая борьба за свободу печатного слова (статистические данные показывают значительно более высокий процент запретов к печати изданий в XIX веке в России, чем во многих странах Европы[81]) логически завершилась исключительно в середине первого десятилетия XX века[78]. Отмечают, что именно на этот временной период пришёлся первый гарант свободы слова со стороны государства — однако единого мнения о характере «преемственности» цензуры в зарубежной историографии нет; Чарльз Руд, например, пишет, что невозможно рассматривать советскую цензуру в качестве «правопреемника» имперской цензуры, поскольку последняя развивалась почти что аналогичным с европейскими странами образом, в то время как цензура в СССР носила уже тоталитарный характер[82]. Тэкс Чолдин же придерживается противоположного мнения, отмечая тесную связь имперской и советской цензуры, отмечая, что последняя «уходит своими корнями глубоко в дореволюционную российскую цензуру»Шаблон:Sfn.
По вопросу общего курса развития цензурного аппарата, считают историки, ситуация в России была равносильна истории материковой Европы (в противовес Британии и США) — в качестве иллюстрации к данному мнению приводя предварительную цензуру, которая была практически одинаковой как в Европе, так и в Российской империи[79]. О множестве аналогий говорит и Тэкс Чолдин, называя французские законы базой для российского цензурного законодательства в отношении отечественных изданий, а прообразом правил к иностранным изданиям в однозначной форме указывая Пруссию и АвстриюШаблон:Sfn. Делая вывод об отношении власти к потенциально опасной литературе, Тэкс Чолдин заключает, что основной угрозой правительство всегда видело восстание народа против установленного в России строя, института самодержавия как таковогоШаблон:Sfn.
См. также
Использованные источники
Литература
- Заключение императорский Академии наук по вопросу о свободе печати в России: проект. — Без обл. и тит. л., вых. дан. не указаны. — Ориентировоч. дата: 1904 . — II, 31 с. — На рус. яз.
- Шаблон:Книга
- Шаблон:Книга
- Шаблон:Книга
- Шаблон:Книга
- Шаблон:Книга
- Шаблон:Книга
- Шаблон:Книга
- Шаблон:Книга
- Шаблон:Книга Шаблон:Wayback
- Шаблон:Книга
- Устав о цензуре и печати в редакции 1906 г.
- Шаблон:Статья
- Известная и неизвестная эстрада конца XIX — начала XX веков: Каталог фонда цензуры произведений для эстрады Отдела рукописей и редких книг Санкт-Петербургской государственной Театральной библиотеки: 1846—1917 / Сост., вступ. ст., подгот. текста, комм. А. А. Лопатина; Под ред. Т. В. Котовой. — СПб.: Балтийские сезоны, 2011. — 368 с.
- Временные правила о цензуре и печати. 06.04.1865. Проект Российского военно-исторического общества «100 главных документов российской истории».
Ссылки
- ↑ 1,0 1,1 1,2 Кобяк Н. А. Списки отреченных книг // Словарь книжников и книжности Древней Руси : [в 4 вып.] / Рос. акад. наук, Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом); отв. ред. Д. С. Лихачёв [и др.]. Л. : Наука, 1987—2017. Вып. 1 : XI — первая половина XIV в. / ред. Д. М. Буланин, О. В. Творогов. — 1987. — С. 441—447.
- ↑ 2,0 2,1 2,2 Шаблон:БСЭ3
- ↑ 3,0 3,1 Ошибка цитирования Неверный тег
<ref>; для сносокwikiesbeне указан текст - ↑ 4,00 4,01 4,02 4,03 4,04 4,05 4,06 4,07 4,08 4,09 4,10 Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Кругосвет
- ↑ Шаблон:ВТ-ЭСБЕ
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Кругосвет
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:ВТ-ЭСБЕ
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Статья
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ 18,0 18,1 18,2 Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:ВТ-ЭСБЕ
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ 21,0 21,1 Шаблон:Cite web
- ↑ 22,0 22,1 Шаблон:Cite webШаблон:Сс3 года
- ↑ Название учреждения для заботы об убогих детях. — См. Шаблон:ВТ-ЭСБЕ
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:ЭЕЭ2
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ 27,0 27,1 Шаблон:Cite web
- ↑ 28,0 28,1 28,2 28,3 Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ 30,0 30,1 30,2 Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Статья
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:КнигаШаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ 40,0 40,1 Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ 47,0 47,1 47,2 47,3 47,4 Шаблон:Cite web
- ↑ 48,0 48,1 Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ 50,0 50,1 Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Harvard citation no brackets
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Статья
- ↑ Шаблон:Harvard citation no brackets
- ↑ Шаблон:КнигаШаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ 64,0 64,1 Шаблон:Книга
- ↑ 65,0 65,1 65,2 Шаблон:Кругосвет
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ 67,0 67,1 Шаблон:Cite web
- ↑ 68,0 68,1 68,2 Шаблон:Статья
- ↑ 69,0 69,1 Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Cite web
- ↑ 73,0 73,1 73,2 Шаблон:Cite web
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ 78,0 78,1 Шаблон:Книга
- ↑ 79,0 79,1 Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Книга
- ↑ Шаблон:Книга
Шаблон:Выбор языка Шаблон:Избранная статья Шаблон:Цензура
.jpg){kind=link}
.jpg){kind=link}
